В эту секунду все происходящее показалось пилоту настолько диким, что захотелось провалиться сквозь землю. В глаза тут же бросились красные отметки на теле Яны, результат его грубых прикосновений. Руки пилота, сжимающие талию девушки едва ли не до синяков, вдруг резко ослабели, в висках гулкими ударами пульсировала кровь. Но останавливаться было уже поздно. Они зашли слишком далеко. Если он бросит ее сейчас – для Яны это станет жесткой моральной пощечиной, пережить которую без психологических последствий не так-то просто.
Дурак… Какой же я дурак!...
— Я... — начал Алексей, но слова застряли в горле. Он хотел сказать что-то, извиниться, объяснить, но она лишь сжала губы, и кивнула, словно давая ему понять, что все в порядке. Но в ее глазах все еще читался тот же детский страх, который разрывал его сердце на части.
— Продолжай, — прошептала она, и ее голос дрогнул. — Пожалуйста…
Горский стиснул зубы, чувствуя, как гнев и вина борются внутри него. Он хотел кричать, спорить, но знал, что она права. Он не мог остановиться. Только это знание не делало ему легче. И продолжать действовать в той же грубой животной манере было уже нельзя. С этой секунды все должно происходить по-другому. Ни чей первый раз не должен превращаться в изнасилование…
Подняв испуганную Яну на руки, пилот аккуратно опустил девушку на сброшенные на пол покрывала, и легко касаясь, провел ладонью по ее щеке, стирая непрошено скатившуюся слезу. Его пальцы подрагивали, когда он дотронулся ее груди, нежно опускаясь ниже, к ее бедрам. Посмотрев девушке в глаза, он прошептал:
— Все будет хорошо... Доверься мне... Расслабься...
Но Яна, от его совсем уже откровенных прикосновений, вся покрылась мурашками и, казалось, зажалась еще сильнее.
— Ладно, попробуем иначе... — проговорил пилот, закрывая глаза, чтобы не видеть ее лица, не видеть того страха, который он не мог убрать. Нагнувшись, он нежно поцеловал ее в шею, чувствуя, как сердце девушки забилось чаще. Он двинулся губами дальше, стараясь быть максимально осторожным, хотя знал, что это не изменит того, что происходит. Но тело Яны по-прежнему упорно не хотело поддаваться, она все еще была не готова. Но растягивать процесс дольше Алексей уже не мог, ни морально, ни физически.
И тогда пилот сделал то, что показалось ему сейчас единственно правильным, и то, чего до этой секунды он отчаянно старался избегать. Прижавшись к девушке всем телом, Горский впился поцелуем в ее губы, и не ожидавшая от Алексея этой страсти Яна внезапно обмякла в его руках, полностью отдавшись новым для себя ощущениям. Почувствовав, как она расслабилась, пилот обхватил ее за бедра и, не отрываясь от ее губ, резко вошел, стирая окончательно все возможные границы между ними.
Яна резко вздрогнула, до крови прикусив его губу, но он стерпел, не отстранившись. Она зажмурилась, чувствуя, как боль и странное тепло смешиваются в ее теле. Она не кричала, не сопротивлялась, но ее пальцы впились в его плечи, словно она пыталась удержаться за что-то реальное в этом хаосе. Горский старался быть максимально нежным, но обстоятельства не оставляли ему выбора. Каждое движение было наполнено отчаянием и необходимостью, а не страстью или желанием. Он чувствовал, как тело Яны напрягается, как она старается сдержать дыхание, и это разрывало его изнутри. Он хотел остановиться, но знал, что это невозможно. Происходящее безумие нельзя было назвать сексом, даже близостью – тоже. Всего лишь акт отчаяния, попытка разогнать кровь и не дать холоду убить их.
Их тела двигались синхронно, но без малейшей гармонии, безэмоционально, будто две машины, запрограммированные на выживание. Однако для Яны это стало первым столкновением с чем-то необъяснимым. В ней смешались боль, страх и странное, почти детское любопытство, пропитанное отчаянием. Хотелось кричать, плакать, но она лишь стиснула зубы, и молчала. Она не могла позволить себе слабость. Не сейчас. Никогда. Впиваясь ногтями в спину пилота, девушка, смирившись, терпела.