Но внезапно с ней начало происходить что-то… что-то такое… что?…
Ее легкие на миг забыли, как дышать. Яна открыла рот в беззвучном крике, но вместо этого из горла вырвался длинный, дрожащий выдох, будто из нее вытянули нить, удерживающую ее все это время. Звук был непохожий на себя. Глухой. Глубокий. Страшный.
Она не хотела этого звука. Он выдал то, что нельзя было назвать ни удовольствием, ни болью. Что-то новое, необъяснимое, немыслимое... Крепко зажмурившись, Яна вновь задержала дыхание, будто могла втянуть обратно этот вздох, который никто не должен был услышать.
Всё.
Алексей остановился лишь тогда, когда почувствовал, как последняя волна прошла через ее тело, и, передавшись ему, наконец, отпустила, оставив за собой лишь тянущее сожаление.
Они лежали рядом, тяжело дыша. Тела их все еще были разгорячены, но в воздухе висела давящая тишина. Горский чувствовал себя опустошенным, как будто предал не только жену, но и самого себя. Глядя в потолок, он думал о том, что только что стал частью чего-то, что навсегда изменит Яну, и это знание давило на него. Он не мог не задать гложущий его вопрос.
— Почему ты не сказала, что у тебя это в первый раз? — его голос был тихим, но в нем чувствовалась горечь и вина. Он не смотрел на нее, но его слова висели в воздухе, тяжелые и неудобные.
Яна медленно повернула голову в его сторону. Ее глаза были влажными, но слезы не текли. Она смотрела на пилота с какой-то странной смесью решимости и усталости.
— Потому что ты бы остановился.
Девушка не пыталась оправдаться. Она просто констатировала факт. — А мы должны были выжить. И я... я не хотела, чтобы ты чувствовал себя еще хуже. Это уже случилось. Теперь это не имеет значения.
— Это имеет значение, — прошептал он, наконец посмотрев на нее. — Для меня это имеет значение. Это не должно было случиться так. У тебя. Ни у кого первый раз не должен случаться ТАК… Господи! Да я чуть было не изнасиловал тебя!
Яна не ответила. Вместо этого она повернулась на бок, отвернувшись от него, и закрыла лицо руками. Ее плечи слегка вздрагивали, но звука не было. Она плакала. Беззвучно, почти незаметно, но плакала. Это был не плач отчаяния или боли, а что-то глубже, что-то, что она не могла выразить словами. Это был плач по тому, что она потеряла, по тому, что никогда не вернется.
Горский смотрел на нее, чувствуя, как его сердце сжимается от боли. Он не знал, что еще сказать, что сделать. Он не мог утешить ее, не мог изменить того, что произошло. Но он не мог просто лежать и смотреть, как она страдает. Медленно, почти нерешительно, майор протянул руку, и притянул Яну к себе. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на его прикосновение. Она просто лежала, прижавшись к нему, ее тело все еще слегка дрожало, а слезы продолжали течь, тихие и беззвучные.
Он крепко обнял ее, не произнося ни слова. Он знал, что этот плач был не только о том, что произошло между ними. Это был плач по ее невинности, по тому, что она потеряла в этой жестокой борьбе за выживание. Это был плач по тому, что они оба были вынуждены сделать, чтобы остаться в живых. И он понимал, что никакие слова не смогут утешить ее. Все, что он мог сделать, — это просто быть рядом, даже если это ничего не изменит.
Изможденные, они так и уснули, лежа на полу и чувствуя тепло друг друга. Их тела все еще соприкасались, но между ними выросла невидимая стена. Они согрелись, но цена этого тепла была слишком высока. Для Яны эта ночь стала не только борьбой за выживание, но и потерей невинности, которую она никогда не сможет вернуть. Для Горского — тяжелым грузом, который он теперь будет нести в себе, зная, что стал частью чего-то, что нельзя изменить.
Продолжение следует...