И был тогда при Государе монах, который прилепился к царю неведомо, а попы его не задевали, потому что силу он имел внутреннюю, необычную. Звали его Пармен. Не задевали его — Захарьины и Шуйские благоволили монаху, но окрестили, дав имя при крещении Сильвестр. Был он великоучен, верно толковал христово учение, и разговоры шли, будто принес Пармен веру эту из Византии, сильней той, что укрепилась на Руси. Только подслушал тесть царя Ивана Роман Захарьин чудные слова монаха Сильвестра: «Надо ли уничтожать корни священной лозы, если плодами насыщаться можно, а на земле той вырастут тернии?» Царь Иван отвечал:
«Казаки мешают воле моей, тщатся вернуть прежний уклад и порядки». Видно, почуял Сильвестр присутствие подслуш-ника и так ответил государю: «Когда бы род отца твоего пошел своим путем без ложных знахарей, быть тебе в дружбе с Творцом и в царствие божье вхожим». Как они говорили дальше, Роман Захарьин не услышал, спугнула сенная девка, которая несла им испить квасу, и он убрался. Только после того случая начались гонения на Сильвестра, перестали доверять ему Захарьины, Шуйские и Романовы, пошла о нем молва как о вольнодумце.
Покорилась Казань без большой крови, а через полгода воевода Федор Захарьин учинил в Казани побоище и около тридцати тысяч казаков с малыми детишками, женками и стариками перевешал, спалил в лесных завалах вместе с волхвом их Курагой. Перед смертью призвал волхв на голову Государя и приспешников его беды неисчислимые, где слова Сильвестра повторились: «Быть тому, кто корни священной лозы вырвал, несчастным в бытие, и ягоды лозы той вопьются в него, и род его и царствие прекратится за полчаса небесных до суда Божьего!»
Когда дошли слова проклятия до царя Ивана, огонь побрал его безжалостный, как тот, в котором горел несчастный Курага. И понял царь, что проклятие настигло его. Он метался в жару, гнал прочь ближних своих, принимал за демонов и только просил привести к нему Сильвестра. Увидев такое дело, Захарьины, Романовы, Шуйские стали присягать на верность сыну Ивана — малолетнему Дмитрию от Анастасии Романовой. Сильвестра же к Государю не допускали: у самой спальни караулил денно и нощно тесть Роман Захарьин.
Под утро дня царской седмицы Сильвестр сам пришел к опочивальне Государя и так сказал Роману Захарьину: «Не сторожи меня, смерд поганый, не тебе сдерживать меня, и не тобой я послан — волей Господа самого! Быть пророчеству Кураги, святого человека. Править роду твоему полчаса небесных, а на полный час и не замахивайся, а на жизнь Государя — тем более». Захарьин испугался крепко и пропустил Сильвестра. Что он сказал царю, он не услышал, но Иван Васильевич поутру выздоровел. Узнал он о том, что бояре присягнули сыну его Дмитрию. «Такова воля Всевышнего. Не противься. Уйди в мир, познай, каково дозу корчевать», — сказал царю Ивану Сильвестр. Прознали о том бояре и не трогали Сильвестра.
Ушел царь Иван Васильевич из кремлевских палат, бродить по Москве начал бос и юродствовал о бедах неисчислимых, грядущих на Руси, ставшей великой снова после корчевания священной лозы. Блаженного царя не трогали, самые страшные обличения прощали ему бояре, как в царстве Израилевом прощали юродивых: сам дольше жить будет, дольше род Романовых проживет. Но поборы и власть свою Захарьины и Романовы ужесточили через опекунский совет, откуда иных изгнали и правили узким кругом.
Когда блаженный царь умер, не решились бояре упокоить его тайно и предать забвению: схоронили его у стен нового, освященного по византийским обычаям при стечении множества люда и назвали храм этот Покрова, после смерти блаженного царя — храмом Базилевса Блаженного, хотя строился он в честь взятия Казани. В народе перешептывались, что смерть Блаженного есть знак Божий о пришествии дьявола.
Волнение охватило всю Русь, потому что Захарьины, Романовы, Юрьевы и Шуйские, совсем отстранив законного царя Дмитрия от власти, для пресечения смуты учредили конную стражу, которая денно и нощно разъезжала по Москве и разрешалось ей по любому поводу хватать суесловных и убивать на месте. Прозывались те люди опричниками, а набирались они из родственников дальних родов Романовых и Захарьиных.
С кончиной царя Ивана Васильевича смута великая началась и страдания великие с нею».
Рукопись привела Судских в недоумение. Как же так, если верить ей, то не было и Грозного, прозванного так за жестокость, не было его гнусной опричнины? Что же тогда было на самом деле, кому верить?