Время поджимало, и Вавакин не стал предпринимать спешных шагов в угоду своей обиде. Завтра он вернется и успеет к сроку приготовить достойный ответ вымогателям.
Надутая Эльвира уже дожидалась Вавакина в его квартире.
— Вот удовольствие рассиживать тут! Как на панели… Сейчас еще приставать начнете…
Элечка, детка, когда я к тебе приставал? — смеялся Вавакин, переодеваясь при ней без стеснения.
— Ну, намекали.
— Из намеков шубу не сошьешь.
— Возьмете в Париж, подумаю.
— И я подумаю, если ты надумаешь. Кстати, как там поживает твой красавец, который тебя ко мне устроил?
Генчик Крокодил? А зачем вы спросили? Я с ним не спала.
— Господи, Эля, разве вся жизнь состоит из проблемы спать или не спать? Не про это спрашиваю — как он побивает?
— Уже не поживает, — успокоилась Эльвира. — Глупо погиб, теперь я под Палачом хожу, он вам привет передавал.
— А от меня передашь? — допытывался Вавакин.
— Запросто, — уверенно отвечала она. — Я вчера видела его в «Джаз-клубе», он с какими-то крутыми обнимался, от Генчика все к нему перешло.
— Золотце мое, — было неинтересно слушать, с кем обнимается знакомый Эльвиры, — найди его для очень важного разговора. Очень! — подчеркнул Вавакин.
— А что я буду иметь? — не поленилась торговаться Эльвира. — Духи из Парижа будут?
— Деточка, я дам тебе тысячу долларов, купи любые сама. Пока весь Париж гостюет в Москве.
— Да? — обрадовалась Эльвира. — Хоть сейчас найду. Он на меня сразу глаз положил.
— Ну вот, — сморщился Вавакин. — Опять постельные марьяжи. — И сказал наставительно: — Завтра в 16.00 я жду его.
Оглядев себя в зеркало, Вавакин вышел из квартиры. Счастливая Эльвира предложила проводить его до аэропорта и даже по пути «поприжиматься к любимому боссу», но Вавакин остался непреклонным и ответил прохладно:
— Еще наприжимаемся. Когда скажу. — И отбыл в Париж.
В Париже, куда он наведывался часто по просьбе шефа, его встречал старый знакомый. Обычно он забирал корреспонденцию, вручал Вавакину обратный билет и насадные, чтобы Вавакин сутки отдыхал в Париже. На этот раз отдыхать Вавакин отказался, и встречающий сделал вывод: газеты пишут правильно, в России наступает нечто страшное. Если русский отказывается от халявы, быть всемирным потрясениям.
В прежние разы Вавакин возвращался домой изрядно потрепанным от ночных посещений злачных мест на пляс Пигаль, сейчас он ощущал прилив сил. На кой теперь ему Париж, что он там имел? Изжогу, неудовлетворенность. И угрызения совести. Хватит.
Едва он открыл дверь своей квартиры, сразу напоролся на телефонный звонок. Это в пять-то часов утра? Беспокоила Эльвира: встреча состоится, Палач будет ровно в шестнадцать.
— А я могу хоть сейчас приехать, — игриво намекнула она.
— Элечка, детка, побойся Бога, все нимфы еще спят! — ужаснулся Вавакин.
— А я всегда готовая.
— Будет тебе тыща, как только появлюсь.
— А я и без тыщи готовая.
— Спать, Элечка, спать, — отказался Вавакин.
Так, решила своим скудным умишком Эльвира, босс отказался от такой халявы, явно дело связано с крупными деньгами. надо изловчиться, но шефа заарканить, уехать с ним в одном поезде. Тогда обилечивают. когда оминетчивают.
«Еще наверстаем, — сладостно засыпал Вавакин. — Я вам, потаскушкам, покажу картинки с выставки».
Появившись к обеду на службе, он немедленно вручил Эльвире обещанную тысячу долларов и сразу отправился к шефу, а тот соответственно велел приниматься за обработку оппозиции в аварийном порядке: надвинулись грозные времена.
«Сейчас, разбежался, — про себя решил Вавакин. — У меня дела поважнее. Свое — не нам, перебора не дам».
— Разумеется, шеф. — ответил он и до четырех часов дня гонял на компьютере «Марио» то в подземелья, то в заоблачные высоты, пока самому игра не надоела.
В 16.00 Эльвира впустила визитера:
— К вам Борис Михайлович.
— Рад-рад, — поднялся навстречу Вавакин. — Чай, кофе, коньяк, шампанское? — Гость ничего не выбрал, и Вавакин распорядился: — Элечка, нас не беспокоить.
Гость держался уверенно, ничем не отличаясь от прочих гостей, посещающих Думу. И галстук умело повязан, и туфли без следов хождения по тротуарам, и стрижен явно в салоне Саши Тодчука. Может быть, разнился он со многими только уверенным взглядом человека, у которого все есть, да пробивалось еще в походке и осанке тоже нечто шельмоватое, что, как клеймо, ставится в местах отдаленных и вытравить невозможно; где ужимка, где нырок плечом или отчужденность во взгляде. Возможно, и светское вступление к деловой части гость принял с затаенной в уголках по усмешкой человека, привыкшего за сутки увязывать массу «стрелок» и разборок. Давай, фраер, не тяни резину.