— Как-то не приходилось, — не изменился в лице Зверев.
— Сейчас придется, — заверил Судских и велел трогаться.
Недоумение появилось палице Зверева, но вопроса не последовало.
По памяти Судских восстановил дорогу к клинике Толмачева. Не- верилось, что Забубенный убежал имеете с ним, и даже его выступление в парламенте не воспринималось естественным. По теории временного схлопа все остается на местах, исчезает только тот, кто схлоп вызвал, и мало ли кто еще томится у Толмачева, многих разумных недосчитывается страна.
На звонок у входной двери открыла Сичкина.
— Добрый день. Женя. — улыбнулся Судских. — Толмачев на месте?
Сичкина приоткрыла рот. Этого мужчину с уверенным взглядом и приятной внешности она видела впервые, но как будто он давным-давно был предметом ее раздумий. Штатская одежда ничего не говорила ей, но трое парней за его спиной в спецназовской форме напутали порядком.
— Не надо так волноваться, Сичкина, — успокаивал Судских. Велел всем оставаться в приемном покое, а сам двинулся по коридору мимо ошарашенной медсестры к кабинету Толмачева. — Генерал Судских, Управление стратегических исследований, — представился он не менее ошарашенному главврачу. — Верите ключи, будем осматривать ваших подопечных.
У Толмачева не нашлось сил спросить: «По какому праву?» И он отметил, что этот человек, которого он видел впервые, был знаком ему как родной отец. Дрожащими руками Толмачев взял со стола связку ключей и понуро двинулся вслед за неожиданным посетителем. С генералами не спорят, а от этого шел и серный запах черта, и елейный ангела. Как будто ему на роду была написана встреча с ним, жуткая встреча. Пришелец чувствовал себя здесь полным хозяином, Толмачеву оставалось повиноваться.
Открыли первую палату.
— Кто это? — спросил пришелец.
— Не знаю, их привозят под номерами, — пролепетал Толмачев. — Служба администрации президента или по договоренности со службой администрации президента. Я подчиняюсь ей.
— Ладно, — согласился Судских. — Я сам буду называть имена, если служебный долг не велит вам, а врачебного и человеческого вы не соблюдаете.
Улыбка генерала показалась Толмачеву гримасой горгоны Медузы.
— Смотрите, — указал Судских на привязанного жгутами к кровати человека. — Это самый честный человек в стране. По доброте душевной он помог мерзавцу президенту стать персоной, и он отплатил ему черной неблагодарностью. Развязать и привести в человеческое состояние. То ли вы не видели его прежде?
Открыли другую дверь.
— А здесь у вас томится известный академик, который честно сказал Ельцину, что самодурство и безграмотность Гайдара приведут страну на край пропасти. А это — указал он на скрюченного человека на постели в другой палате, — единственный в Думе депутат, кто в одиночку решил биться с алчными коллегами.
— Его только что привезли! — фальцетом воскликнул Толмачев.
— Понял, — поверил Судских. — Как только он сказал: «Мне с мерзавцами не по пути». Здравствуй, Осип Семенович, выходи на свободу, еще не вся Русь сошла с ума.
— Мы с вами знакомы? — На почерневшем лице Забубенного жили только неистовые глаза.
— Еще как, — твердо ответил Судских. — Мне с мерзавцами тоже не по пути. Пошли дальше, — бросил он Толмачеву и вошел в следующую палату. — А это кто?
— Он добровольно, — кое-как выдавил Толмачев.
— А то вам не известно, что операции на шишковидной железе строго-настрого запрещены? Или вам не знаком эффект Эльджерона? Вам, врачу? Его мозг достиг чрезвычайной вершины развития и умирает. Вы его умертвили. Вы сознательно, по приказу свыше убивали тех, кто мог остановить сумасшествие в стране. Вы пособник сатаны, Толмачев! А это что за персонаж? — остановился он на пороге другой палаты, более просторной и комфортной, с телевизором и далеко не больничной обстановкой, с ковром на полу.
— Врач здесь ни при чем, я сам согласился на операцию за сто тысяч долларов, — самодовольно и тоном непререкаемым ответил пациент. — Я депутат Госдумы Вавакин.
— И вам захотелось быть суперменом? — язвительно спросил Судских. — В небожители потянуло?
— А хотя бы и так? — вызывающе сказал Вавакин. — Не вам же одному. Кто вы такой?
— Это уже не имеет значении, — за Судских ответил Толмачев. Попытка разбогатеть окончилась крахом. — Пациента в любом случае оперировать нельзя. — Он помедлил. — У него СПИД.
— Еще веселее. — без сожаления смотрел на похолодевшего Вавакина Судских. — На сто тысяч долларов у вас будут пышные похороны. По-моему, справедливо, — скачал Судских и повернулся к Толмачеву, Вавакин его больше не интересовал. — А с вами что делать? Решайте сами, Толмачев, веревка по вам давно плачет, а мне поможет не встретиться с вами лет эдак через пять.