— Я признаю значимость этого мероприятия для сплочения и демонстрации миру единения Северной Мерики, — отозвался тот. — Это событие — часть мощной стратегии, и оно с большой вероятностью станет поворотным моментом в истории серпов.
Лестный отзыв, но не ответ на вопрос. Идеально дипломатичная реакция. Впрочем, как Айн и предполагала, Годдард пропустил всю дипломатию мимо ушей, ухватившись лишь за явное неодобрение со стороны Константина.
— Вы просто само постоянство, — сказал Годдард. — Как физическая константа. Константин Постоянный. Полагаю, вы войдете в историю под этим именем.
— Бывают качества и похуже, — ответил тот.
— Вы хотя бы распространили персональные приглашения среди наших «друзей» в Техасе? — спросил Годдард.
— Да. Они не ответили.
— Я этого и ожидал. Какая жалость — мне бы очень хотелось, чтобы они увидели семью, из которой сами себя исключили.
В планах мероприятия значились речи остальных четырех Верховных Клинков Северной Мерики. Каждая была выверена до последней запятой с целью донести именно те мысли, которые хотел донести Годдард.
Хаммерстайн, Верховный Клинок Востмерики произнесет слова скорби в память о душах, загубленных на Твердыне, и о несчастных серпах, чьи жизни столь жестоко оборвал серп Люцифер.
Пикфорд, Верховный Клинок Западмерики, воспоет единство Северной Мерики и союз пяти из шести ее коллегий, сделавший жизнь всех и каждого лучше.
Тисок, Верховный Клинок Мекситеки, напомнит об Эпохе Смертности, о том, как далеко продвинулось с тех пор человечество, и донесет завуалированное предупреждение всем остальным коллегиям, что отказ от объединения с Годдардом может вернуть всех в мрачные старые времена.
Макфейл, Верховный Клинок Северопредела, выразит признательность всем, кто участвовал в организации данного мероприятия. Также она особо отметит некоторых зрителей, как серпов, так и обычных граждан, к кому полезно было бы подольститься.
И в самом конце, прежде чем возжечь пламя, Годдард выступит с итоговой речью, завернув все вышесказанное в элегантную упаковку и перевязав красивой ленточкой.
— Это будет не просто прополка врага общества, — заявил он как-то Рэнд и серпам-помощникам. — Это будет бутылка шампанского, разбитая о борт корабля. Это событие станет крещением, знаком того, что для человечества наступает новое время.
Похоже, он относился к мероприятию как к священнодействию — пламя было призвано очистить путь и умилостивить богов. Огненная жертва. Так сказать, горящее предложение для высших сил.
По мнению Годдарда, этот день был столь же важен, как и тот, в который он появился перед конклавом и был выдвинут кандидатом на пост Верховного Клинка. Даже более важен, если говорить о широте воздействия. Свидетелями этого события станут не только серпы на конклаве — его увидят миллиарды. Эхо сегодняшнего дня будет звучать очень и очень долго. И у всех коллегий, еще не подчинившихся Годдарду, не останется другого выбора, как покориться.
Теперь, когда он сосредоточился на прополках людей, находящихся на обочине общества, его поддержка росла как на дрожжах. Обычные граждане не испытывали большой любви к маргиналам, и всякого, кто не высовывался за пределы аккуратно подстриженной живой изгороди, прополки Годдарда не волновали. А поскольку население все время росло, недостатка в людях, выталкиваемых на обочину, не возникало.
Он пришел к выводу, что это вопрос эволюции. Не природного, естественного отбора, поскольку природа стала слабой и беззубой, а, скорее, интеллектуального отбора, в котором сам Годдард и его приверженцы стоят у руля управления интеллигенцией.
Время приближалось к семи, небо темнело. Годдард то и дело хрустел костяшками пальцев, колени его подпрыгивали — молодое тело выражало юношеское нетерпение, не отражавшееся на лице.
Айн положила руку ему на колено, чтобы остановить тряску. Годдарду это не понравилось, но он подчинился. Затем огни на трибунах погасли, на поле зажегся свет, и платформа выкатилась вперед.
Предвкушение, охватившее толпу, можно было потрогать руками, причем выражалось оно не столько в восторженных криках, сколько в нарастающем глухом рокоте. Даже не зажженный, костер являл собой впечатляющее зрелище. Лучи света играли на его мертвых ветвях, сложно сплетенных между собой рукой художника. На безопасном отдалении ждал своего часа горящий факел, который Годдард в нужный момент поднесет к костру.
Начались выступления Верховных Клинков, а Годдард в это время прокручивал в голове собственную речь. Он изучил величайшие речи в истории: Рузвельта, Кинга, Демосфена, Черчилля. Его лаконичное послание состояло из фраз, достойных цитирования. Фраз, которые можно вырезать в камне. Фраз, которые станут каноническими и вневременными, как в тех речах, которые он изучал. А потом он возьмет факел, подожжет костер, и пока пламя будет расти, он будет читать стихотворение серпа Сократа «Ода нестареющим» — гимн всей Земли, если бы таковой существовал.