В каждом городе и поселке на пути кортежа народ валом валил посмотреть на процессию, как будто это был праздничный парад. Забранные решетками окна фургона располагались на разной высоте и были довольно большими; внутренность экипажа заливал яркий свет. Роуэн вскоре понял, зачем так было сделано. Сквозь разновысокие окна публика могла видеть узника, куда бы тот ни переместился внутри фургона, а освещение не позволяло ему спрятаться в темноте даже ночью.
Они катили по бульварам и проспектам, и у зевак по обе стороны дороги всегда был отличный вид на преступника. Время от времени Роуэн выглядывал в окно, и тогда толпа приходила в раж. Зрители указывали на него пальцами, фотографировали, поднимали на руках детей, чтобы те получше рассмотрели молодого парня, ставшего темной звездой. Иногда он махал толпе рукой, и публика хихикала. Бывало, когда они тыкали в него пальцем, он тыкал в ответ, и тогда зрители пугались, словно представив, как после казни его неприкаянный дух будет преследовать их по ночам.
Что бы ни происходило в дороге, Роуэн постоянно возвращался мыслями к туманному сообщению Константина о способе его казни. Разве прополка огнем не запрещена? Кто знает, может, Годдард вновь разрешил ее. Или, скорее, вернул только ради этого случая. Сколько бы Роуэн ни твердил себе, что ему не страшно, он боялся. Боялся не смерти, но боли, а ее предстоит испытать предостаточно, потому что Годдард наверняка скрутит его наниты на нуль, чтобы помучить на полную катушку. Роуэну предстоит на себе прочувствовать страдания, сквозь которые в давние невежественные времена проходили еретики и ведьмы.
Сама идея конца жизни не составляла для него особой проблемы. По сути, она стала для него странно привычной. Роуэн умирал столько раз, такими разными способами, что привык к смерти. Перед ней он испытывал не больше ужаса, чем перед обычным отходом ко сну. Кстати, последнее зачастую бывало хуже смерти, потому что его одолевали кошмары. Квазитруп, по крайней мере, не видит снов, а единственная разница между квазисмертью и настоящей смертью — это длительность состояния. Возможно, как верили многие, истинная кончина ведет человека в какое-то новое, чудесное место, которое живые и представить себе не могут.
С помощью таких рассуждений Роуэн пытался примириться с ожидавшей его участью.
И еще он думал о Цитре. При нем о ней не говорили, а Роуэн был не настолько глуп, чтобы самому расспрашивать Константина или кого-либо другого. Ведь неизвестно, кто знает о том, что она жива. Годдард наверняка в курсе, недаром же он послал Верховного Клинка Западмерики, чтобы поймать их обоих. Но если Цитра сбежала, то наилучшим способом помочь любимой было не говорить о ней в присутствии недругов.
Принимая во внимание, куда кривая дорожка завела Роуэна, он мог только надеяться, что у Цитры дела сложились лучше.
29 ● Очевидный медведь
Три даты. Это все, что она нашла внутри лебедя. Первая относилась к Году Рыси, вторая к Году Бизона и третья к Году Цапли. Годы до рождения Анастасии.
Ей не понадобилось много времени, чтобы понять, почему эти даты важны. Это-то как раз была самая легкая часть задачи. Не имело значения, помнили люди эти даты или нет — события, связанные с ними, описывались в школьных учебниках истории. Но с другой стороны, это были официальные данные. Общеизвестные сведения. Не информация из первых рук. Выражение «общеизвестные сведения» подразумевает вещи, которые позволено знать широкой публике. Едва став серпом, Анастасия стала замечать, что Орден, когда ему было нужно, придерживал информацию, не давая ей хода, а то и переиначивал историю на свой лад. Нет, серпы не извращали факты, ибо факты и цифры находились в ведении Грозового Облака, но выбирали, какие именно факты скормить массам.