— Я так счастлива!
— За ваше счастье, — предложил Судских и налил рюмки до краев.
— Правда? Вы хотите мне счастья?
— Конечно. Вы достойны его. Вы красивы… Королева.
— За моего короля!
— С удовольствием!
Она чуть придержала свою, наблюдая, как он махом опорожнил рюмку, мельком улыбнулась глазами и тоже выпила до дна.
— Могу я задать вам не совсем скромный вопрос? — спросил он.
— Я готова ответить на любой, — стала вдруг серьезной Лайма, задержав вилку у рта.
— Георгий Георгиевич поведал, что спас вас от смерти…
— Да, это так, — Лайма отложила вилку. — Со мной приключилась какая-то непонятная болезнь два года назад. Я стала катастрофически худеть, и никто не мог поставить диагноз. Тогда я была плоской до ужаса, в пять раз весила меньше. Представляете?
— Не представляю, — искренне ответил Судских.
— Так было. Я побывала во всех клиниках, у известных экстрасенсов, и безрезультатно. У меня совсем не осталось денег, и я отчаялась. Ела одну овсянку на воде. Не могла работать. Продала все, что осталось у меня от родителей. Случайно среди писем я нашла адрес Георгия. Он на самом деле мой дядя. Я написала ему, он ответил, прислал денег и просил немедленно приехать к нему в Аникщяй. Что мне оставалось? Приехала из Брянска…
— А разве вы не литовка? Имя у вас не русское…
— Мой отец был литовец, дядя Георгия. Это он когда-то посоветовал ему жить в Литве и завещал старый родительский дом.
— Так-так, — кивнул Судских. — И дальше?
— Я приехала, он осмотрел меня, ничего не сказав. Потом сварил бульон и велел выпить. Там было много укропа и петрушки. Я ответила, что меня сразу поразит отек. Он сказал: пейте. Я выпила всю чашку… И ничего не случилось, — засмеялась она. — Через месяц на свой день рождения он разрешил мне бокал шампанского, и опять ничего не случилось, а два года назад у меня страшно распухало лицо от газированных напитков. Вот и все.
— Он кудесник?
— Да, он кудесник, — задумалась Лайма, сказав это. — Понимаете, магами не становятся, и магия — это естество человека. Я спросила: чем же я была больна? Он ответил — страхом. И немножко дисбактериозом. Он внушил мне смелость. Ну, конечно, он знает прекрасный массаж позвоночника, древний китайский. Суть его в изменении кровообращения, хотя в основе лежит философия. Затем он предлагает есть то или иное, в зависимости от заболевания. Мне нужен был укроп и прочая зелень.
— У него, наверно, множество пациентов? — спросил Судских.
— Нет. Очень мало. Он говорит, что настоящий кудесник не имеет права делать себе рекламу, навязываться. Терпеть не может, когда кто-то говорит глупости с экрана телевизора о своих необычных возможностях. Необычное в этом деле только одно: уметь подать свое тепло другому. И, конечно, знать точки для этого.
— Он вас обучил?
— Да. Я помогаю ему. Сейчас изредка врачую сама.
— Вот вы какая… — по-новому взглянул на Лайму Судских.
— Обычная, — ответила она, что не вязалось с ее ярким видом. — И все отдам своему королю…
У камина они скоротали вечер. И опять заговорили ни о чем. Судских не знал, как ему вести себя после таких откровений, она не задавала вопросов, слушала, хотя Судских нес околесицу.
— Я утомил вас, — спохватился он. — Спать пора.
— Да, конечно. Мне было так интересно. Примете ванну?
Судских не отказался. Принимая от Лаймы махровую простыню, он держался вполне трезво, ее присутствие уже не возбуждало его предательски и тянуло к ней иначе. Хотелось даже двусмысленно сострить. Судских воздержался.
— Если понадоблюсь, моя комната напротив.
Он кивнул и, перекинув простыню через плечо, поцеловал обе ладони Лаймы. Она с удовольствием подставила их, а глаза хотели еще чего-то.
«Будет, — сам себе приказал Судских. — Не живи, где то-то, и не то-то, где живешь».
Переодевшись в пижаму, он поднялся к себе и тотчас бухнулся в постель, не зажигая света. Сон пришел сразу, легкий и спокойный, как после чудесно проведенного дня.
Как пришел, так и ушел.
Среди ночи он проснулся от дикой головной боли в том месте, где остался шрамчик от злополучной последней пули Мастачного. Хотя с чего бы? Спиртного не смешивал, выпил малую дозу… Покрутившись с боку на бок, унимая боль, он встал и на ощупь спустился на первый этаж. Стараясь не шуметь, пробрался к холодильнику в надежде отыскать минеральной воды. Нашел перье и с удовольствием попил. Подождал у окна, разглядывая пейзаж за окном в меланхоличном лунном свете. Может быть, поэтому боль не прошла и даже усилилась. Судских приписывал ее луне. Он прижимал руки к вискам, боль отступала, убирал ладони, она возвращалась. Отняв ладони в очередной раз, почувствовал постороннее сжатие, горячее и действенное.
— Лайма? — спросил он.
— Кто же еще? — прошептала она.
Затворник Судских ощущал теперь не боль в висках, а руки Лаймы, их движение: по плечам, спине… Они спустились ниже, и он развернулся к ней, потянулся к ее губам. Истомленное тело потянулось к другому, до сумасшествия желанному. Промелькнули в спутанных мыслях золотистый карп, подушки, простыни; распущенные волосы Лаймы ловили его в сети, как поймали карпа; уводили в плен грез ее ароматы и запахи; и сладостный плен, казалось, будет вечным и отлетел, как сон, неожиданно.
Очнувшись, он приподнялся на руках и увидел ее лицо, грешное и счастливое. Из-под опущенных ресниц следили за ним ее глаза с изумрудной лукавинкой.
— Как ваша голова? — спросила она, как будто ничего не случилось, а он воспринял вопрос ношей, которую предстоит нести. — Это я заставила вас выбраться из вашей комнаты.
— Лайма — ведьма? — пробормотал Судских.
— Нет. Я добрая волшебница и очень хотела увидеть своего короля. И он пришел. Я хочу вечно принадлежать только ему…
Рассудок сопротивлялся недолго, и он снова упал в сладостные объятия.
3 — 16
Мир пришел в шок после ужасных последствий коварной атаки Израиля по Риму. Вслед за тем наступило оцепенение: поступали самые противоречивые сообщения. Поступок Израиля не входил в акт защиты: понятно бы Ирак, Сирия — и пресловутое еврейское коварство, но при чем тут Италия, напичканная теми же евреями?
За сутки с момента удара ни одно государство не высказало своего возмущения, а дипломаты третьих стран посмеивались, пожимали плечами — мало ли какие игры затевают от пресыщения великие державы, а там цепенели от шока родственники израильтян — мало ли какие кары предпримут теперь неевреи…
Занятый собственными чувствованиями с появлением Лаймы в его жизни, Судских прибыл в Москву к моменту выяснения обстоятельств, к их финалу: ничего ужасного не произошло. Повезло человеку познать приятное и не терзать себя несуществующими страхами.
В отсутствии радио и телевидения есть свои прелести.
По закрытым каналам страны-партнеры связывались с Израилем, и те упорно отвечали: «Мы ничего ядерного не предпринимали»: Как же так, если существуют прямые записи с момента пуска в пустыне Негев и до ядовито-яркой вспышки в центре Рима? Ваши ракеты? Наши, но это был обычный учебный залп, обычный тротиловый заряд, радиус полета ракет в пределах пятидесятимильной зоны. Специальная комиссия НАТО обследовала пусковую установку. Сомнений не осталось: Цахал использовал учебные ракеты.
Другая, независимая, комиссия обследовала участок поражения: сомнений нет, использовалось сверхмощное оружие, неизвестное доселе, сродни нейтронному. Здания уцелели, а весь Квиринал обезлюдел. Недопитые бокалы, недоеденные спагетти, а едоки исчезли.
Ровно через сутки едоки появились там, откуда их слизнула неведомая сила, целые и невредимые. Они принялись допивать и доедать заказанное под прицельным любопытством массы людей. От них они отличались одним: их часы отставали на полчаса. Этот феномен никто не смог объяснить.
Претензии к Израилю повисли в воздухе, в котором свершился дьявольский розыгрыш. Даже в странах третьего мира не пожимали плечами, не усмехались язвительно: будь то Иегова, Аллах или Саваоф, только Божья сила чудным образом дала сатане по башке, от чего произошел сбой в продуманной системе Всевышнего. Что предстоит дальше — холодило кровь.