Напомнить бы ему об этом? Да ну его, а то еще хуже получится, ишь какой ершистый заявился.
— Нам все одно кого в председатели, — тянул свое Лука.
Секретарь, видно, о том же намеревался завести речь, оттого обрадовался, что его опередили:
— В чем же тогда дело?
— Ты помнишь, — спросил у него дотошный Лука, — по соседству с вами Фрол жил?
Станичники засмеялись, правда, сдержанно.
— Ажин его с того света верни и поставь на колхоз.
Заметила Анфиса, как покраснели у секретаря кончики ушей, видно, нелегко ему стоило сдержаться.
— Да на такого, как ты, и его многовато, — попытался отшутиться секретарь.
Хохотнула Анфиса коротко, получилось громко, потому что секретарь посмотрел на нее из-под насупленных бровей.
— Это ты, Анфисия Самохвалова?
Она перехватила его взгляд. Секретарь покачал головой:
— Ухо и до сих пор горит, надрала на всю жизнь.
Снова смех добродушный.
— С характером она у нас.
— За характер ей орден отвалили!
Секретарь прошелся взад-вперед:
— Докладывали…
Лука сбил ушанку на одно ухо:
— А тебе обо всем докладывают?
Зыркнул на него секретарь, не утаил, что погасил в себе и на этот раз вспышку. Лука предусмотрительно отступил, однако дал понять, что нисколько ни о чем не сожалеет, и если потребуется, то скажет еще не такое.
— Просить я приехал вас, станичники.
— Народ проси, — уклончиво ответил за всех Лука. — Мы что…
В тот день в контору колхоза вызвали Джамбота и все его звено.
Сидят секретарь райкома, председатель, парторг, в коридоре толпятся станичники и Анфиса тут же.
— Ошибся председатель, что землю хотел изъять, с кем не бывает, Самохвалов? За свое он получит, будь уверен.
Это объявил механизаторам сам секретарь райкома. Ну, а звеньевой неожиданно для всех подытожил:
— Пусть при всем народе извинится.
Вышел из-за стола секретарь, надвигается на Самохвалова, в упор смотрит, будто выбирает, куда выстрелить.
— Это за что же? Тебе бы самому научиться уважать людей. Почему стучал кулаком? Почему покинули собрание? Неуважение к станичникам показали свое…
Поднялся и Джамбот, но не отступил и взгляд свой не увел, опять свое:
— Мне в душу плюнул председатель. Всем нам… — коротко кивнул на ребят. — Я на собрании не денег требовал.
— Так тебе же будут «Жигули».
Вспылил на это Джамбот:
— Это он пилюлю засладил. А ребятам?
— Ладно, я сам займусь машинами, мне-то вы доверяете?
Секретарь взял под руку Джамбота.
— Не надо голову терять…
Вернулся секретарь к столу, положил руку на телефон, и все насторожились: сейчас даст нужное указание — и делу конец, но он трубку не поднял.
Джамбот, слегка поклонившись начальству, произнес:
— Прощевайте!
Одни после этого считали, что напрасно поступил так, другие горячились: «Пусть начальство знает нашего брата!».
Но события на этом не закончились для Самохваловых. Санька явилась домой и объявила, что ушла из колхоза, не желает оставаться, раз с мужем так поступили.
Вначале слушал ее Джамбот рассеянно, а потом крикнул:
— Врешь! В тебе опять взыгралась твоя… Никуда я не поеду из станицы, ясно? Срам какой, бросила ферму.
Санька стянула платок с головы.
— А я уж заявление подала.
— Какое? О чем оно, твое заявление? — вытянул вперед шею муж.
Не успела Анфиса сообразить, а уж сын ударил Саньку по щеке.
— Беги, сейчас чтоб забрала!
И она ни слова в ответ — ушла, покорная. Долго не являлась, и тогда Джамбот отправился на поиски. Вернулся он вскоре один.
— Обиделась… Ушла к отцу с матерью.
— А заявление? — вырвалось у Анфисы.
Ухмыльнулся сын открыто, и без его объяснений стало ясно: забрала.
— Как жить-то будешь дальше? — спросила.
— Я-то?
— А кто же еще?
— Ты насчет Саньки?
— Куда баба денется?
— Верно, а то больно раскомандовалась.
— Я тебе о председателе…
Сын с нажимом в голосе возразил:
— Земля-то колхозная, не его. В тракторе откажет, тяпку возьму.
На том разговор о председателе закончился.
Перед тем, как им уйти спать, пришла Санька, повела себя, словно ничего не произошло, принялась мыть полы, потом хлопотала у печи…
4
Утром, еще в постели, Санька почувствовала в сердце легкую боль: набежит волной и отходит, поначалу не обратила на это внимания. Весь день преследовала боль, и опять же не встревожилась: мало ли, с ног же не сшибает и ладно. Ну, а к вечеру до того стало невыносимо, что бесцельно носилась по свинарнику, не помнит, как управилась с делами.