А вечером узнала от людей, что из райкома строгое указание по телефону дали немедля начинать сеять, а то сроки упустить можно. Сроки… Да они еще не пришли, потому и упускать нечего было.
Добралась, значит, в станицу и скорей к парторгу, не к нынешнему, а к тому, что учиться уехал. Рассказала все как есть. Он обходительно усадил, сам напротив устроился, сигареты достал.
«Ты, Молчунья, вижу, за дело всей душой горишь… Это похвально, вот если бы все так в колхозе… Спасибо тебе и низкий поклон». Видать, не туда гнет, время тянет, а я не могу поторопить — он же хозяин разговора. Еще по одной выкурили. «Да только, Молчунья, ты не учла, что нынче с землей надо по науке. Это деды действовали по всяким там приметам, а на них в наше время далеко не уедешь, не согласна земля рожать по старинке. Так что ты, Молчунья, оставь свое беспокойство, председатель человек башковитый, да и ученые ошибиться ему не дадут».
Послушала Анфиса и махнула рукой. Темнота ты, Молчунья. Посеяли. Быстро посеяли, в газете хвалили колхоз, знамя привезли. Хорошо… Дожили до осени. А осенью как начали ругать: «Упустили, проглядели!» Чего упустили и проглядели, не поняла, и у других станичников напрасно допытывалась — тоже не знали. Вот в чем беда. Поди, забудь ее. А председатель перед районом ягненком блеет. Тебе по телефону указание дают? Выслушай. Если не правы, возрази, стой на своем, потому как в твоих руках земля. Но своего-то у него нет, видно, пару в нем не хватает, в гору не вытягивает. Тогда не впрягайся, не лезь в постромки. Такое вот дело. А влез — на телефон не кивай, ты за свое место в ответе, на тебя народ, как на бога… Ладно уж, чего это нынче много рассуждаю.
Взял Луриев горсть чернозема и не смял, а поворошил пальцем на ладони.
— Пахнет.
Кивнула она согласно головой: чуть подобрела. А тут еще он, присев бережно, высыпал чернозем на то же место.
— Станичник не должен прозевать…
— Это верно, — согласился он.
Потер одна о другую ладони, словно остатки чернозема в кожу втер, и это ей понравилось.
— Надумали мы построить на этом месте свинарник-автомат, откормом будем заниматься. Как ты думаешь?
Куда и делось желание поддержать разговор: передернула плечами, мол, откуда мне знать.
— Выходит, Анфисия Самохвалова, не одобряешь?
— Дождичек нужен бы, — проговорила она.
— А я думал, ты поддержишь!
Промолчала Анфиса, а про себя возразила: «Это, конечно, нужно, но мы уже строили откормочный пункт, и как бы на этот раз тоже не ошибиться. Значит, построили корпуса деревянные, покрыли шифером, туда навозили шлаку, чтобы грязи, вроде бы, не было, и поставили изгородь. Ну, и чего же? Корм возили из города, не хватало его, скот недоедал, одна только машина была, а скота все же много было тут, сот шесть или семь было. И вот везут, бывало, корм… Нас, плотников, перевели в кормачи, быки как глянут, что везут корм, и бегут, весь варок разом, а там их двести голов, в варке-то… Проламывают ограду и кругом этой машины, а шоферу ехать нельзя. А какие, значит, убегают к лесу. Вот как… Что же делать? Нас трое было, по ночам дежурили. Один садится на лошадь верхом, другой отвязывает собаку, ну, и за ними бегут. Бегают, собирают. Соберешь, загонишь и давай ремонтировать ограду. Ограду отремонтируешь, опять, глядишь, везут машину. Там силос или чего враз съедят и снова нету. Барду заливали — у корыт грязь, не подойти. Ну что делать? Сделали гребок деревянный, лошадь запрягаем и сгребаем грязь, чтобы подходить быкам было возможно. Ну, а зимой грязюки полно в этих корпусах и кругом полно, не только что в этих корпусах. Снег пойдет, дождь, быки не знают, куда им деться, в рев, один за одним бегают по варкам, ищут сухое место, где бы им притулиться. Лезут в корпус, а там уже один на одного; какой послабее, его затискивают. Утром кое-как выгонишь их, зайдешь, поглядишь, а грязи на метр целый, как раз по брюхо быку. Слабого затоптали в эту грязь, и все, его и не видно. А в холод у них начинали нарастать на хвосте глыбы килограммов по десять. Он, бедный, согнется, а ему по ногам глыба-то. Приехал врач, говорит, хвосты им отрубайте, прямо с колотушками-то. Ну как отрубишь, ведь кровь пойдет. Живое существо…