Капитан раскрыл планшетку, вынул нужную бумагу, пробежал ее глазами, после чего протянул Тасо.
— Объявите список мобилизованных в ряды Красной Армии.
Все видели, как задрожала рука Тасо. Шевеля губами, прочитал про себя: «Ахполат Тамиров», а затем произнес ледяным голосом:
— Ахполат Тамиров… Ты считаешься мобилизованным.
Взгляды собравшихся скрестились на высоком плечистом мужчине. Он озирался, словно ослышался, и аульцы почувствовали себя неловко, старались не смотреть на него: у него была больна жена.
— Дзантемир Габисаев. Ты тоже мобилизованный.
Тасо тряхнул в воздухе списком.
Широколицый, подстриженный под запорожского казака, молодой мужчина обнажил два ряда белых крепких зубов.
— Бола…
Тасо поискал кого-то глазами, тихо добавил:
— Бола Даргоев, тебе идти на войну!
Бола — отец четверых детей, кивнул, будто его приглашали на кувд.
— Буту Сандроев, — окрепшим голосом сказал Тасо: теперь он знал, что говорить и делать.
Капитан наклонился к нему, прошептал:
— Буту Сандроева в списке нет, ты ошибся.
Люди услышали и ждали, что ответит Тасо.
— Мне лучше знать. Буту мой сын, и он возьмет винтовку вместо меня. Ты сам сказал, что враг перешел границу.
Помолчав, Тасо пробежал глазами длинный список: одиннадцать человек только из Цахкома.
Выходит, вся страна встала под ружье.
В финскую кампанию ни одного цахкомца не призвали.
Значит, с немцами война будет долгой, тяжелой… Одиннадцать…
Тасо сложил список вчетверо, но капитан не взял его.
— Передашь список в сельсовет.
Капитан снял фуражку, провел ладонью по пыльному околышу:
— Ну что ж, война не ждет, собирайтесь. С этой минуты названные товарищи считаются мобилизованными в ряды Красной Армии. Сбор через полчаса!
Аульцы все еще топтались на месте.
— Ну вот что… — вперед выступил коренастый, крепко сбитый Сандир, — запиши-ка меня в свой список, бригадир.
Дернув плечом, Тасо вопросительно посмотрел на приезжих, но те хранили молчание.
— Почему ты просишь меня?
Бригадир сунул список в карман гимнастерки и застегнул пуговицу.
— Ты наш бригадир, а они здесь гости.
Сандир набил самосадом трубку, помолчав, добавил:
— Ты же знаешь, что я в революцию был пулеметчиком..
— Сколько тебе лет, Сандир Кантиев? — спросил капитан.
— Столько, сколько надо, чтобы пойти на войну, — сказал Сандир закуривая. — Вот так… Прощайте, добрые люди, пойду.
— Внеси Кантиева и Сандроева в список, — согласился капитан. — Только укажи, что они сами добровольно изъявили желание идти в армию. Товарищи, после восьми часов, мы не задержимся ни минуты, — устало сказал капитан. — Собирайтесь.
Люди поняли, что война — действительность.
В ясное, солнечное утро налетел ураган, все вздыбил, закружил, вокруг посуровело. И скалы, и крутые склоны, и голубое небо, и снежные вершины — все посуровело.
Повиснув на шее отца, Фатима тихо всхлипывала.
— Боюсь, дада, страшно.
— А кто мне читал про рыбешку: «Жил — дрожал, умирал — дрожал»?
Сандир провел кончиками пальцев по гладко причесанным волосам дочери.
Растерянная мать Фатимы тыкалась во все углы с пустым хордзеном, причитала:
— О, что теперь будет с нами?
Тут Дзаге не выдержал, стукнул палкой о пол:
— Вы что, покойника оплакиваете, сгори дом вашего врага!
Сандир никогда не слышал, чтобы отец повышал голос, а тут, видно, не выдержал — сдали нервы. Присел Сандир рядом с ним, чего он прежде не мог позволить себе.
— Дзантемир, Бола, Ахполат, Буту… — перечислял он, загибая пальцы, — настоящие мужчины.
Дочь оторвала от стола голову, насторожилась, соображая что-то, встала и на цыпочках вышла. Догадался Сандир, куда она ушла. Ему было видно в окно, как дочь перебежала двор, выскочила на улицу, оставила открытой настежь калитку, понеслась по улице к дому Буту.
В душе Сандир одобрил ее, а вслух сказал: