— Слушайте, товарищи… — Тасо стал читать: — «Граждане и гражданки Советского Союза!»
Куда девалась его былая выдержка? Когда деникинцам попался Тасо Сандроев и те поставили красноармейца к стенке — на лице лихого конника не дрогнул ни один мускул. Не раз после этого бывал он на краю гибели, но выжил. А тут не может удержать газету, рябит в глазах.
Еще ближе придвинулись к Тасо аульцы. Он поднял над головой газету, как знамя полковое перед боем. Дочитав сообщение, посмотрел на людей.
— Сколько их было, врагов, — Тасо медленно опустил руку с газетой, но пересилил себя, произнес громко, как, бывало, выступал на сходках: — Товарищи! Да разве Советскую власть победить? Может, кто-нибудь из вас сомневается в нашей победе?
Люди не проронили ни слова, за них сказали глаза: не сомневаемся!
— Не вижу я мать Асланбека.
Засовывая в карман газету, Тасо посмотрел в сторону женщин.
Кто-то подтолкнул в спину Дунетхан. Она оглянулась, встретилась взглядом с Разенкой, подумала: «Здесь тоже она рядом, убереги меня бог от них».
Расступилась толпа, и она предстала аульцам спокойная, с высоко поднятой головой.
— Сын Каруоева Хадзыбатыра отправился на фронт.
Бригадир стянул с головы шапку, ударил ею по колену, снова надел.
— Вот что, уважаемые земляки.
Тасо дернул правым плечом, а потом резко рубанул перед собой рукой:
— Все! На этом все. Кто же останется в ауле, если все мужчины уйдут на фронт? Пусть покажет свое лицо тот, кто не взял бы сейчас винтовку? А на кого мы оставим женщин, детей, аул наш? Красная Армия сильна, она скоро отобьет у Гитлера охоту ходить в гости без приглашения… Мы победим! С нами товарищ Сталин!
Раздался одинокий хлопок, потом послышались аплодисменты, вначале редкие, а потом сразу захлопали, дружно, горячо.
— Асланбек Каруоев поступил как настоящий большевик. Но без приказа аул больше никто не покинет! Это сказал я, — заключил бригадир. — Кто меня не понял, пусть спросит сейчас.
Услышав эти слова, Дунетхан поспешила укрыться за чужими спинами и тихо заплакала, приложив к глазам уголок шелковой косынки, подарок мужа. Хадзыбатыр привез обновку из Москвы, куда его посылал колхоз на совещание в Кремле. Когда она впервые надела косынку, жена Джамбота, сгорая от зависти, при встрече сказала: «Сними эту тряпку, ты мать, а не городская девчонка», но Дунетхан носила косынку, правда, по праздникам, берегла.
— Если никто из вас не хочет спросить меня ни о чем, то можете расходиться.
Бригадир расстегнул кожанку.
Люди растекались медленно, молча.
Пришли сумерки.
Оставшись один, Тасо снес под навес скамьи, снял с гвоздя «летучую мышь» и, усевшись на ступеньках бригадного дома, прикрутил фитиль. Не влекло его в пустой, запущенный дом.
Война ворвалась в жизнь, и он почувствовал себя, словно на необъезженном скакуне, хотя думал о ней, особенно после пленума райкома партии. И все же растерялся, мучала мысль: почему Сталин не говорил с народом сам, а поручил Молотову? Конечно, на его плечи свалилась огромная тяжесть, и все же только он, вождь, мог рассеять сомнения.
Тасо вошел в помещение, поставил на стол лампу, и темнота раздвинулась. Опустился в кресло, разложил перед собой газету, пригладил ладонью: с первой страницы на него смотрел Сталин. Одернул Тасо гимнастерку, поправил шапку, встал, застегнул кожанку на все пуговицы и, вытянувшись, прошептал: «Клянусь, дорогой товарищ Сталин, что буду до последнего вздоха верен делу партии». Сталин прищурил глаза и долго изучал его: «А в Каруоеве ты не разобрался. Дружба с ним мешает тебе быть объективным». Коммунист Сандроев выдержал проницательный взгляд, и тогда Сталин одобрительно улыбнулся: «Вижу, ты стойкий. На тебя можно положиться. А с Каруоевым разберутся, я уже дал указание. Наперед запомни: решение партийного комитета — закон».
В двери поскребли, и Тасо очнулся, сразу же отозвался:
— Входи, кто там?
На ступеньке стояли рядышком Фатима и Залина.
— Откуда вы взялись?
— Мы…
Фатима, переминаясь с ноги на ногу, посмотрела на Тасо.
— С Залиной…
— Никто не имеет права… — выпалила Залина.
— За тобой гнались?
— Мы поедем, — несмело проговорила Фатима.
— Воевать мы хотим, на фронт нас пошли, — бойко сказала Залина.
— Джамбот угрожает нам.
— Ах, вот в чем дело!
Тасо повернулся к ним спиной и закашлял, приложил к губам платок: на нем осталось красное пятно.
Почувствовал слабость, ощупью нашел кресло: не упасть бы. Уронил голову на стол.