— Вот бог, за которым Яша поползет с закрытыми глазами в пекло, в ад, тигру в пасть, — прошептал зачарованный одессит. — Какой герой! Вы только посмотрите на его плечи. Это же Эверест, человек-гора!
Козырнув полковнику, комиссар сказал что-то, и снова полковник стремительно зашагал взад-вперед, не удаляясь далеко от комиссара.
— Кто подал команду ложной тревоги? — неожиданно выкрикнул он; сделал паузу, длившуюся минуту, две, после чего проговорил с расстановкой: — Между прочим, трусу в полку нечего делать. Такому лучше убраться по собственному желанию, пока я сам не прогнал, — зычный голос полковника гремел над притихшим плацем.
Строй замер.
— Считаю до трех… Раз!
Вот оно что, оказывается, кто-то подшутил над всеми. Уж не сосед ли? Асланбек скосил вопрошающий взгляд на одессита, но лицо у того было без тени волнения.
— Два!
Почувствовал Асланбек, как у него одеревенела спина, шея, а правая нога вот-вот оторвется от земли. Сейчас он шагнет вперед, возьмет всю вину на себя, только бы полковник из-за кого-то не считал всех трусами. Но его опередил Нечитайло: вышел из строя и отбил три четких шага. Стиснув руки, Асланбек готов был клясть себя за то, что его опередили, да еще плюгавый Нечитайло.
— Так! — командир полка смерил одессита взглядом. — Всем вернуться в казарму и продолжить отдых. Приказываю уснуть. И чтобы я не слышал ни одного звука. Разойдись!
Сломавшийся строй медленно растекался. Поплелся, оглядываясь, и Асланбек, поймав себя на мысли, что, кажется, ошибся в одессите; видно, он настоящий мужчина, если не испугался полковника.
Командир полка закурил, внимательно рассматривая одессита со всех сторон, и тот понял, что наказания не избежать, но все же продолжал держаться смело, не заискивая, пытаясь сохранить независимую осанку.
Полковник с трудом сдерживал гнев, и комиссар, заметив, как у него посинел рубец на лице, положил руку Яше на плечо, и этим как бы взял его под свою защиту:
— Дитя моря.
— На свое счастье, он еще не красноармеец. Почему, Яша Нечитайло, ты взбаламутил народ? Или это ты кричал во сие? — ухмыльнулся полковник. — В атаку звал нас.
Стоявший до этого по команде «смирно» одессит преобразился, перекинул на правое плечо винтовку, заговорил доверительно, быстро, будто боялся, что его прервут, не станут слушать до конца, а ему очень не терпелось высказаться:
— А как же, товарищ полковник, спят себе да еще храпят, позабыли обо всем на свете, даже о мамочке родной. Такое зло на них взяло, ну и… Сам не знаю, как закричал. А чего поразлеглись, может, думают, что казарма им гостиница «Астория»? Вы знаете, у нас в Одессе…
— Ну вот что, — прервал полковник Яшкин словопоток. — Марш на гауптвахту! На двое суток!
Уронив к ногам скатку, Яша внезапно сник. Долго натягивал на плечо сползавший ремень винтовки.
— До каких пор вы будете топтаться?
Яша зябко передернул плечами, с нескрываемой надеждой оглянулся на комиссара: искал у него поддержки, но тот отвернулся, и одессит снова вперил взгляд в командира полка, а сам зашарил ногой: искал скатку.
— Я, конечно, ослышался, — произнес с мольбой в голосе.
— А чтобы в другой раз лучше слышалось, набавлю вам еще двое суток. Марш! Артист из погорелого театра.
Командир полка резко откинул руку в сторону, и Яша понял, что надо уходить, и все же не выдержал, на прощанье сказал:
— Спасибо! Раз надо — значит, надо.
Он сразу стал неуклюжим, угловатым, хотя старался бодро вышагивать через плац.
Весь день думал Асланбек о нем. А ночью услышал…
— А что я сделал?
— Больно умный, под трибунал захотел? Скажи спасибо, салага, что не успел принять присягу… Военная обстановка, а он шутить изволил. Зачем ты усики приклеил? — повысил голос Веревкин.
— Усы не трожьте, товарищ командир.
— Товарищ командир… Вот я тебе покажу, быстро выгоню из тебя одесский душок.
— Пожалуйста, если я преступник, то извольте…
Приподнялся на нарах Асланбек. Рядом стоял Веревкин, а за ним два красноармейца с винтовками. Что происходит?
— Басистый, как погляжу на тебя. Собирайся живо! Ишь, разлегся. Сбежал с гауптвахты…
— Ах, оставьте!
— Какой умный! — Веревкин старался говорить потише, и все же его голос растекался по казарме.
Никто не спал, все притихли. А когда удалились шаги — послышались приглушенные голоса.