“Мы должны быть милосердны. Именно милосердие делает на истинными детьми Господа нашего, Отца Небесного”, - голос отца, отгоняя эти жестокие помыслы, прозвучал так ясно и внятно, будто он стоял рядом. Девушка даже встрепенулась.
“Милосердие? Да разве в милосердии дело? - подумала Анна, расслабляя плечи, - Эти люди - тоже божьи создания. Но их правила и заповеди иные, отличные от наших, европейских. Их строй древний и, несомненно, дикий.
Разве галлы, предки французов, не вели жестокие междоусобные войны, уничтожая родственные кланы, посягнувшие на их территорию? Разве не сражались они против римлян, которые посчитали, что их земли принадлежат империи? И разве они были не правы? Их отчаянная смелость осталась в веках, а ведь сейчас европейцы такие же завоеватели, уничтожающие мир коренного населения Америки. Именно так краснокожие их и воспринимают. Их жестокость вполне объяснима и понятна”.
Анна не могла не вспомнить чудовищные истории об уничтожении целых индейских поселений колонистами с одной лишь целью - получение в свои владения плодородных и обширных полей. До этого доходило, когда племя отказывалось уходить с насиженных мест или продавать за бесценок свой дом. И тогда белый человек делал то, что умел лучше всего - брал желаемое силой.
Как, знаю историю освоения Нового Света, она может ненавидеть и обвинять в чем-то индейцев? Будь Анна поглупее, не столь образована - еще можно представить, как злость обуревает ее, заставляя обвинять подпирающего ее спину сейчас ирокеза во всех смертных грехах.
Но что толку? “Порадуйся теплу костров и будет тебе” - сказал Сихра сегодня.
И была в этом простой и незамысловатой фразе на самом деле необыкновенная мудрость.
“Ты жива - и это главное, - решила напомнить себе Анна, - Нас не бьют. Не насилуют. Сейчас мы в тепле, одетые и накормленные. А то, что будет потом - будет потом”.
Так что милосердие здесь совсем не причем. Всего лишь здоровый и понятный прагматизм.
***
Удивительно, как бесшумно и незаметно умели двигаться индейцы. Присутствие могавка Анна заметила, лишь когда тот аккуратно прикоснулся пальцами к плечу расслабившейся и выкинувшейся из головы все ненужные мысли девушки, и та, испугавшись, вскрикнула и подпрыгнула.
А вот Сихра не удивился и даже не вздрогнул. И головы не поднял.
Обойдя их, индеец уселся около костра так, чтобы видеть их обоих. Поджал ноги, как делали только краснокожие и достал из-за пазухи трубку - не длинную, как у ирокеза, а короткую, сделанную из камня и перевязанную каким-то ярким шнурком с бусинами на кончиках. Но вместо того, что начать забивать ее табаком, просто положил перед собой прямо на землю и пытливо посмотрел прямо в лицо Сихре.
- Ирокез. Твои пленники накормлены и сейчас отдыхают в тепле моих костров. Ты доволен?
Сихра, не меняя равнодушного выражения своего лица, степенно кивнул.
- А ты, Улджи?
Анна недоуменно изогнула бровь. Определенно, могавк обратился к ней. Но слово, которым он ее назвал, было ей незнакомо.
- Луна, - неожиданно пояснил Сихра по-французски.
Девушка удивилась еще больше. Причем тут луна?
- У тебя сияющее и белое, как луна, лицо, - объяснил без намека на улыбку могавк, - А волосы - как ночное небо. Красивые волосы. Я хочу купить твой скальп у ирокеза, Улджи.
Знаний индейского наречия хватило Анне, чтобы понять эту фразу и все-таки она вопросительно посмотрела на Сихру, думая, что не расслышала.
- Ты продашь мне свою бледнолицую пленницу, ирокез? - обратился могавк уже к Сихре, которого этот вопрос, похоже, тоже застал врасплох.
А сама Анна, поняв, что все расслышала верно, пораженно округлила глаза. Она-то считала, что у ирокеза вполне понятный и конкретный план - отвести свою добычу в какой-нибудь далекий форт, чтобы продать соотечественникам. Ну, или же обменять на водку или ружья. А, если повезет, на то и другое.
И вот - Сихра рассмеялся. Громко и почти издевающе.
К удивлению француженки, ирокез смеется долго и раскатисто, высоко задрав подбородок и безобразно широко раскрывая рот с рядами ослепительно белых и ровных зубов - на зависть, между прочим, большинства более цивилизованных людей.