Блуждая неприкаянно в дымке, выходя на освещенные места, Судских повидал множество поднимающихся снизу. Обычно они не задерживались, проходя свой путь без остановок, сосредоточенно, готовясь к встрече с Творцом. Не стал он заговаривать с Мастачным, даже с Гришей Лаптевым не стал, понимая, что будет другое время разыскать их, а сейчас нельзя. Наученный горьким опытом, он не лишал идущих сомнамбулического состояния: так он окликнул бредущую Марью, и та превратилась в яркую вспышку, в облачко, исчезла, и больше он не встречал ее. Общаясь другой раз с архангелом Михаилом, он спросил о Марье.
— Ты никогда больше не встретишь ее. Она исчезла совсем. Никогда больше не окликай идущих оттуда, — отвечал архангел. — Остановишь, лишишь их инкарнации, душа эта не появится вновь в человеческом обличье на земле, вместо нее дьявол отправляет вниз своего ставленника. И меня понапрасну не беспокой. Надо что, кличь своего ангела-храни-теля.
— Я виноват, — почувствовал угрызения совести Судских. — Мне так жаль Марью. Прости…
— Бог простит, — сурово ответил архангел. — Ты лучше познавай пришедших, а не идущих. Земля готовится к перерождению, а ты пока не решил, чем будешь полезен лю> дям. Познавай минувшее, — кратко закончил он и ушел прочь, позвякивая мечом о поножи, уверенным шагом пехотинца.
«Земля готовится к перерождению, — осело в памяти Судских напоминание архангела. — Как это произойдет? Бескровно и без потерь вряд ли наступит обновление, и какие жертвы последуют… Он не зря подчеркнул: полезен людям…»
Размышляя, Судских непроизвольно спускался вниз.
«Но ведь возможно! Верую!» — пришли на ум слова экс-президента, когда Судских объяснял ему, из-за чего не повезло работам с нейтрино. «Конечно же! — осенило его, — обновление каким-то образом связано с обузданием радиации, и мне следует полно узнать причины, связанные с торможением данных работ».
Он спустился довольно глубоко. Здесь царил полумрак и висела липкая мга кисейной завесью. Сквозь нее Судских едва различал какие-то снующие тени, поежился: не довелось раньше сходить в подобные глубины, а ноги вели его ниже и ниже.
Постепенно развиднелось, как бывает в пещере, которая освещена костром или факелами.
Он и увидел на малой площадке отблески костра. Вокруг него полулежали в охотничьих нарядах люди. Судских пригляделся. Никого не узнал, кроме одного, по известному всей планете взгляду с усмешкой человека, обремененного многими тайнами, уверенного в своих дьявольских силах.
— Дмитрий Федорович, — позвал Судских.
Человек не пошевелился, усмешка не исчезла. Судских не знал, как поступить. Заводить разговор прямо здесь, среди посторонних, как-то не с руки, а маршал не замечал его.
«Что ж делать-то?» — озадачился он. Подошел ближе. Его опять не замечали. Что-то подсказывало Судских, что эти люди военные.
— Боевая тревога! — выпалил он.
Никакого эффекта. С таким Судских встретился впервые.
«Ладно, — решил он, отходя прочь. — Подъедем с другого бока. Если военные не реагируют на чувство долга, значит, это высшие чины, воинская знать, живущая не долгом, а самосохранением».
Он поднялся выше просто из желания лучше разглядеть эти непонятные места и ощутил вдруг, что ноги вязнут будто в трясине. Стало не по себе, и самописцы в реанимационном блоке отразили причудливой пляской его состояние. Дело происходило днем, и тотчас у ложа Судских собрался весь персонал.
— Расступитесь! — крикнул Толмачев, протискиваясь к Судских. — У строили цирк…
Судских двигал ногами, шевелились губы, сжимались и разжимались пальцы.
— Ой, мама! — вскрикнула медсестра Сичкина.
— Что мама? — разозлился Толмачев, не зная, как поступать в нестандартной ситуации.
— Эй, ангел! Хранитель! — услышали все отчетливо, и никто не двинулся с места, остолбенело выжидая продолжения, но Судских расслабился, затих, и будто ничего не случилось в палате, набитой до отказа медперсоналом.
— С меня хватит! — вытер липкий пот со лба Толмачев. — Пора начальству докладывать, — как бы искал он поддержки среди окружающих. — Пусть вызывают профессора Луцевича, ему и разбираться.
Присутствующим все было до лампадки, лежи здесь хоть сам святой. Одна Сичкина затаила радость в себе от упоминания имени Луцевича. Пусть приезжает быстрее, пусть!..
Судских выглядел обычным уснувшим человеком. Исчезла восковая бледность. Он был недвижим, а всем хотелось ради любопытства, чтобы он задвигался снова, встал и пошел. А то Луцевич, Луцевич, можно подумать, ангел-спаситель…