Опять иду по размякшему от жары до тестообразного состояния асфальту.
На перекрестке — панорамный взгляд вокруг.
Эпоха перестройки, как у нас ее называют. Здесь, впрочем, тоже. Вон — огромные буквы по всему козырьку крыши здания, почти в квартал длиной: «Перестройка. Демократия. Ускорение». Да-а-а. Буквы с подсветкой, огромные, в человеческий рост, но уже грязные, и одно «Е» куда-то делось… Лучше бы этот материал на что-нибудь полезное пустили.
В который раз обращаю внимание на то, как плохо тут живут люди. На многих — старая, обветшалая одежда, грязная, заношенная до плачевного состояния обувь. На старушек вообще больно смотреть, как они ковыляют, влача потертые матерчатые «авоськи» с одиноким пакетом скверного кефира и половинкой черствого батона. И мусор, мусор кругом — боже мой, в какой грязи и в каком убожестве они прозябают!..
Я сворачиваю с улицы под длинную арку, но, дойдя до ее середины, раскаиваюсь, что решил сократить путь. Экстремальная ситуация пятой категории.
В полусумраке арки, за мусорными баками у самой стены, происходит какая-то аномальная возня. Стараюсь туда не смотреть, но все равно вижу, как двое здоровенных и расхлюстанных детин, прижав к стене женщину средних лет, пытаются вырвать из ее рук сумочку и одновременно зажать ей ладонью рот. «Добром прошу, отдай, сука, а то зашибем!» — рычит один из грабителей, но женщина вырывается и начинает отчаянно кричать сквозь слезы: «Помогите! Помогите! Господи!.. Отпустите меня, сволочи!»
Один из детин, услышав мои шаги, поворачивает ко мне свою потную, мерзкую физиономию и сипит: «Давай, падла, вали отседа по-быстрому!» И женщина, с надеждой и со слезами, из-за спины: «Помогите, мужчина! Ведь грабят средь бела дня!»
Я здоровый и сильный. Я прошел курс спецподготовки и мог бы шутя справиться с этими двумя орангутангами. Но я — Наблюдатель, и не имею права вносить правку в историю. Даже если бы эту женщину четвертовали сейчас у меня на глазах. Иначе… Через много-много лет это может так аукнуться человечеству!.. Вот почему Наблюдатель должен ни во что не вмешиваться. И я лишь ускоряю шаг и удаляюсь от арки, не оборачиваясь.
Сзади слышатся громкие рыдания, топот бегущих ног, женщина опять истошно кричит, но уже по-другому: «Ограбили! Ограбили! На помощь! Держите их!» Я перехожу быстрым шагом двор, и вскоре нахожусь уже далеко от этого злополучного места.
У меня глухо колотится кровь в висках, внутри что-то натягивается и мелко дрожит, а руки невольно сжимаются в кулаки. Прикрыв глаза, проборматываю пару формул аутотренинга, усвоенных еще на курсах морально-психологической закалки, и спокойствие постепенно возвращается ко мне.
И тут мне вновь чудится, что кто-то любуется моей, ничем не примечательной, спиной. И опять — никого подозрительного сзади. Позади меня молодая мамаша везет в открытой коляске спящего пухлого малыша, по младости лет неопределенного пола. У мебельного грузчики, матерясь, разгружают стулья с фургона. Сидя на скамеечке в сквере, греется на солнце старик с клюкой и в зимних валенках. И все.
Нервы, говорю я себе наконец и отправляюсь своей дорогой. Однако, чем больше я размышляю на эту тему, тем все больше мне это не нравится. Ладно, допустим, интуиция может меня подводить, но как быть с фактами? Суди сам: что-то слишком много у тебя в этот раз непредвиденных экстремальных ситуаций. Такое, правда, и раньше случалось, но сейчас будто кто-то специально подстраивает щекочущие нервы эпизоды. Прокрути-ка еще раз в памяти весь Выход, Оракул, с самого начала…
Три дня — ничего. Потом у тебя на глазах в мужском туалете кинотеатра два великовозрастных верзилы выворачивают карманы у десятилетнего мальчишки, вытрясая на грязный, заплеванный кафель сэкономленную за неделю на школьных завтраках мелочь. Это раз.
Через день — попытка изнасилования в городском сквере, когда ты поздно вечером возвращался в гостиницу. На помощь девушке подоспела компания каких-то пенсионеров, и подонки разбежались… Это два.
Что еще? Опять же, на твоих глазах, в метро шедший, как говорится, «на бровях» — видимо, в день получки — мужчина направился к краю перрона и совершил неуклюжий мини-полет на рельсы, а ты мог остановить его, но не сделал этого. Он сильно разбил себе голову, и его, окровавленного, унесли на носилках в станционный медпункт. Три.