Я не успеваю еще осознать, что это — провал, как сзади опять раздается дикий визг тормозов, и тут же меня хватают несколько сильных рук и прижимают к моему лицу, к носу, ко рту нечто мокрое, липкое и скверно пахнущее… Я еще дергаюсь, но мир уже уходит в сумерки, словно кто-то, плавно действуя реостатом, постепенно гасит свет в моих глазах…
Ровно через вечность сознание возвращается ко мне, но глаза открывать я не тороплюсь. Первая мысль: где я? Что со мной?
Самые первые ощущения: лежу на спине, на чем-то жестком, имеющем изголовье. Судя по отсутствию звуков, температуре и прочим факторам, нахожусь в каком-то помещении.
Одежда на мне — мужская. Значит, пока я был в беспамятстве, в системе Оракула произошел сбой, и я вернулся в свое истинное обличье. Это плохо, потому что у моих противников, кто бы они ни были, появляются неопровержимые улики моей «аномальности».
Теперь состояние. Состояние мое, надо прямо сказать, — не ахти какое. Вроде бы все цело, но не могу пошевелить ни руками, ни ногами, будто я крепко связан, хотя никаких уз на своем теле не ощущаю. Почему-то болит голова и слегка подташнивает, как бывает при сотрясении мозга. Что за гадость они употребили, чтобы усыпить меня? Эфир? Наркотики? Хотя теперь это, в сущности, не важно.
Мысленно вызываю Оракула. Он исправно откликается.
«Где я?» — спрашиваю у него со слабой надеждой на то, что система ориентации и пространстве функционировала, несмотря на мое бессознательное состояние.
«Не знаю», — отвечает он.
«Сколько времени прошло?..»
«Пятьдесят две минуты».
М-да. Скверно. За это время меня могли увезти куда угодно. На другой край города, например. Или за город…
Слышу, как неподалеку от моего ложа скрипит стул. Кто-то щупает мое запястье. Рука явно мужская. Притворяться дальше не имеет смысла, и я разлепляю веки.
Первое, что мне бросается в глаза, — ничего не выражающее лицо человека, стоящего надо мной. Судя по тому, как он прощупывает мой пульс, это профессиональный медик. Затем я вижу все остальное.
Я лежу в одежде на кушетке в просторном помещении. Голые бетонные стены, покрашенные белой краской, белый потолок, на полу — желтоватый линолеум. Нигде ни окон, ни, по-моему, даже дверей. Бетонная коробка. Напоминает бункер бомбоубежища. Под землей? Или под водой? Да какая теперь разница?
В помещении, кроме меня и медика, находится еще один человек. Он сидит чуть поодаль, за обычным письменным столом с двумя тумбами, увлеченно читая газету. На столе перед ним ничего нет, если не считать стопки бумаги, дешевого письменного приборчика (деревянный Буратино с деревянным золотым ключиком) и телефона без номерного диска — видимо, для внутренней связи.
Врач отпускает мое запястье и коротко сообщает газете:
— Он в норме и пришел в себя.
— Хорошо, Николай Романович, — слышится хриплый голос из-за газетных страниц. — Можете идти.
Дверь все-таки есть, но она тщательно замаскирована в стене. Врач очень быстро открывает ее и тут же захлопывает за собой, так что мне не удается рассмотреть, что там, снаружи.
Человек, наконец, пресыщается газетной информацией, аккуратно складывает газету и убирает ее куда-то в недра письменного стола. Теперь я могу разглядеть его лицо.
На вид ему около пятидесяти. Лицо у него оказывается весьма интеллигентным, слегка ироничным. Шапка седых волос, морщины. На человеке строгий черный костюм.
Склонив голову к плечу, человек разглядывает меня так, как художник любуется своим только что завершенным гениальным творением. В то же время в глубине его прищуренных глаз я замечаю бездну такого презрения и отвращения, что мне становится несколько не по себе. Так нормальные люди обычно смотрят на насекомых или пресмыкающихся.
Он встает из-за стола, пересекает «бункер» и садится на стул рядом с моей кушеткой. Я пока помалкиваю, хотя, признаться, меня разбирает любопытство.
— Столько лет, — говорит мой визави, будто размышляя вслух. — Я охотился за вами столько лет, понимаете? Сколько сил и средств было затрачено, сколько нервов!.. Бывало так, что мне уже никто не верил, и у меня самого опускались руки, и хотелось бросить это дело к чертовой матери и заняться чем-нибудь более реальным… Вы — моя Синяя Птица, понимаете? Я это говорю к тому, чтобы вы знали, что теперь вам не удастся больше уйти от меня!
— Что ж, такое начало внушает оптимизм, — с улыбкой замечаю я. — Но, может быть, лучше перейдем от охотничьих баек к более конкретным темам? Знаете, до меня как-то не доходит, кто вы такой, где мы находимся, а главное — по какому праву и зачем вы похищаете честного гражданина средь бела дня? Что за гангстерские замашки у вас, товарищи?!