— Придумаем что-нибудь, — хлопнул я товарища по плечу.
Наш «вестовой» вернулся без ответа, и мы, прихватив полдюжины бутылок вина с полной корзинкой для пикника, сошли на берег. Судя по обстановке, индейцы к войне не готовились, занимались хозяйственными делами, с любопытством поглядывая на гостей. Однако, вождя мы застали встревоженным и даже немного растерянным. Он с опаской косился на чужие корабли, а наше появление вызвало у него едва заметный вздох облегчения.
Все дни, что корабли экспедиции Кука находились в заливе, индейцы наносили на них регулярные визиты, а британцы сходили на берег, подбирая для ремонта деревья и набирая воду. Но дипломатию отложили до лучших времён. По крайней мере, натуралисты не изводили аборигенов составлением местного словаря, офицеры не пытались заключать сделки на покупку земли или признания местными вождями верховенства английского короля, а моряки лишь выменивали мелочи, вроде куска парусины или мотка верёвок на индийские амулеты, предметы одежды, маски и деревянные фигурки, которые нутка во множестве вырезали из плавника. О промене мехов к нашему удовлетворению речь даже не шла. А ведь именно матросам Кука предстояло открыть англичанам, а затем и американцам высокий спрос на калана в китайских портах, что в конечном итоге привлекло в эти края массу авантюристов. Очередной песочек в буксы исторического процесса — мы избаловали местных индейцев хорошей ценой за шкуры, поэтому никакие побрякушки их соблазнить уже не могли.
Таковых, впрочем, никто и не предлагал. Похоже, все стеклянные бусы британцы потратили на Гавайских островах. Единственное, что оказалось в цене помимо морских припасов и оловянной посуды — медные пуговицы. С мелкой монетой у нас всегда были проблемы, а медь, как средство расчетов, нравилась и природным жителям, и зверобоям.
Макина порылся в кожаном мешочке и показал нам одну из слегка приплюснутых пуговиц с ушком. На ней была отчеканена роза с пятью широкими лепестками.
— Нам стоит задуматься о собственной монете, — подумал я вслух. — Дело-то нехитрое.
— Но мудрёное, — поддержал меня Лёшка.
Мы распили с вождем бутылку хереса из запасов, что прихватили с собой. Вопреки расхожему мифу местные индейцы не спивались. Возможно потому, что предпочитали «огненной воде» менее крепкие напитки, а морской ветер быстро приводил в чувство тех, кто хватил лишнего.
— Я ничего не понял из их разговора, а они не понимали меня, — пожаловался нам Макина, едва пригубив вино. — Но ведь мои слова были словами белых людей!
Как выяснилось, вождь дважды отправлялся на корабли англичан, предпочитая не выделяться из толпы соплеменников. Он присматривался к оснастке, сравнивал её с нашей. Особых отличий не находил, но отметил значительные размеры чужих кораблей, высоту мачт, а также большее количество людей (почти две сотни европейцев) и пушек. Хотя сами пушки оказались точно такие же шестифунтовки, какие стояли у нас. Однако встревожило его не столько это, сколько непонятный язык.
— Белые люди тоже разделены на племена, — пояснил Лёшка. — Эти пришли из другой страны и говорят иначе.
— В прошлом году сюда приплывали люди из другой страны, хотя те были темнее. Я не говорил с ними, но мне передали, что они были вашими врагами.
— Испанцы, — отмахнулся Тропинин. — Мы имели с ними небольшую войну далеко на юге.
— А эти тоже ваши враги? — спросил вождь. — Вы ведь стреляли из пушек. И они стреляли в ответ.
— Это только приветствие, — пояснил Лёшка. — Вроде того, как вы потрясаете копьями и гарпунами.
— Значит друзья, — ещё раз вздохнул с облегчением вождь.
— И не друзья, — усмехнулся я. — Тут всё гораздо сложнее.
Макина выпил, задумался и больше ни о чём не спрашивал.
Исходя из каких-то соображений англичане не захотели встречаться на нейтральной территории. Или не желали выглядеть равными нам, или не знали, как себя вести, или опасались вероломства вождя и его соплеменников. Кук прислал молодого человека в синем потертом камзоле. Его сопровождала четверка матросов, которые остались в небольшой шлюпке.
— Мидшипман Ванкувер, корабль Его Величества «Дискавери»! — представился молодой человек, протягивая записку.
— Джорж? — уточнил я машинально.
— Джорж, — подтвердил тот, ещё больше выпучив и без того выпученные глаза.
— О’кей, Джорж.
Слову «о’кей» он удивился куда меньше, чем собственному имени. Я был уверен, что «окей» ещё не ввели в оборот. Во всяком случае в памяти всплыла легенда о безграмотном президенте Соединенных Штатов. А сколько их сейчас тех президентов? Ни одного! С другой стороны, вряд ли мичман ожидал от иностранца идеального владения языком.
— Вы от капитана Кука, мистер Ванкувер? — спросил я.
В первой записке мы уже обращались к капитану по имени, так что и это не вызвало удивления.
— От капитана Клерка, сэр, но он действует по поручению капитана Кука.
— Они оба здоровы я полагаю?
— Вполне здоровы, сэр.
Развернув записку, я пересказал текст Тропинину.
— Нас приглашают посетить «Резолюшн». И отобедать или отужинать. В любое удобное время, с тем только условием, чтобы мы передали через посыльного, какое именно время нам будет удобно.
— Мне всё равно, — буркнул Лёшка.
— Не стоит ради нас нарушать привычки, — заметил я мичману. — Когда у вас обычно обед?
— У капитана в два часа пополудни сэр.
Я достал часы, но глядя на циферблат подумал, что наше время может не совпадать. С другой стороны, мы жили по меридиану Виктории, а на кораблях отсчитывают день по астрономическим измерениям, то есть расхождения не должны быть значительны.
— Э-э-э… не будете ли вы любезны, мистер Ванкувер, сказать, который сейчас час по корабельному времени?
Часов у мичмана не было, но он разумеется отслеживал вахтенный распорядок.
— Недавно пробили семь склянок, сэр.
— И это означает…
— Обед будет через два с половиной часа.
— Мы прибудем на борт через два, — предложил Тропинин.
Я перевёл.
Мистер Ванкувер кивнул, попрощался и отправился к шлюпке.
— По крайней мере, сэкономим на продовольствии, — заметил Лёшка.
— Только если ты собираешься довольствоваться солониной и пресловутым пудингом на свином жире.
Тропинин пожал плечами и задумался.
— Так он выходит пока ещё гардемарин? Жаль. В честь гардемаринов острова не называют.
— Мичман, — поправил я.
— Гардемарин, — настаивал Лёшка.
— Гардемарин — это курсант, а мидшипман выполняет обязанности младшего офицера.
— Но он обучается морской науке на корабле, а не в училище, то есть по сути курсант и есть.
Мы заспорили о правильности перевода, затем о чинах вообще и чуть было не потратили на споры оба отпущенных нам часа.
Корабельная рында пробила трижды, когда нос нашей лодки уткнулся в борт Резолюшн. Лейтенант встретил гостей наверху, поприветствовал и, под изучающие, но скорее веселые взгляды матросов, проводил в просторную и светлую кормовую каюту.
— Капитан Кук, капитан Клерк, лейтенант Гор, лейтенант Барни, лейтенант Кинг, лейтенант Филипс…
В потертых и выцветших синих мундирах, коротких париках они мало походили на парадных героев с живописных полотен маринистов. Выглядели обычными европейцами. Но если честно я не помнил ни одного портрета Кука или его соратников. Так что и сравнивать было не с чем.
Офицеров в каюте собралось восемь человек, один из которых носил красный мундир пехотинца. Присутствовал и штатский — мистер Веббер. Я представил себя и Тропинина, как промышленных магнатов и негоциантов, а Чихотку как шкипера нашей шхуны. На его прозвище я запнулся, потому что за столько лет дружбы так и не удосужился узнать настоящее имя. Бумагами заведовали Комков с Окуневым, а все остальные, как и сам Чихотка, привыкли к старому прозвищу.
— Mr. Chikhotka, skiper of Columbia, — произнёс я.
Англичане и ухом не повели. Да и впрямь, какие имена они ожидали услышать от русских? Чихотка, Чукотка, Камчатка, какая разница?