– Уймись! Слаб он ещё, – уже сердито рявкнула лекарка. – Будешь кулаками махать – уйдёт опять, не дозовёшься.
У сестрёнки на глаза навернулись слёзы. Она положила голову мне на грудь, обняла ручонками и стала тихонько всхлипывать. Тётка тяжело вздохнула и отошла к печке, а я серьёзно задумался над словами девчушки. Где же прежний владелец тельца и какова причина его исчезновения? Когда читал книжки о попаданцах, как-то это мимо сознания проходило: исчезли и исчезли, срослись с новым телом – и флаг им в руки. А сейчас, понимая, насколько эта малышка любит ушедшего, я завидовал. У меня, к сожалению, не было ни брата, ни сестры.
Куда он пропал? Связан ли его уход с болезнью? Почему говорил, уходит навсегда? Сам ли ушёл? Если сам, тогда что могло послужить такому решению? Надо в дальнейшем попробовать всё это выяснить.
А сестрёнка у меня ничего такая. Боевая.
Э-э, Саша, местный приём тебя, конечно, слегка огорошил, но ребёнка следует успокоить.
– Маш, – я потрепал сестрёнку по вихрам, – поверь, теперь я никуда не уйду.
Она подняла голову. Глазищи блестят чёрными угольками.
– Правда?
– Правда. Если и пойду куда-нибудь надолго, то тебя с собой возьму.
Заплаканное личико осветилось улыбкой.
– Ой, Мишка, я так рада, так рада! Ты не представляшш, как я вся извелась…
Машка продолжала тараторить, а я с удивлением прислушивался к своим новым ощущениям. Кажется, я начинаю воспринимать, по сути, незнакомого мне человека именно как сестру. Странно, она ведь намного младше моих детей из той жизни, а я вроде бы уже люблю эту шебутную малявку.
Вот и ещё один плюсик попадалова. Такого у тебя, Саша, точно не было. Что ж, надеюсь, если всё же вернётся парень Мишка, мы с ним из-за этого воробушка не подерёмся.
К нам подошла лекарка:
– Вижу, благодать пришла, Мишка и Машка снова вместе. Ты, стрекоза, чем стрекотать, лучше покорми братку и мясца ему дать не забудь.
Сестрёнка сразу рванула к печке и загремела посудой. Тётка посмотрела на неё с усмешкой и перевела взгляд на меня.
– А я в лес пойду, травок посбираю… для памяти. С тобой же пока другая знахарка побудет. Поспрошай её, может, вспомнишь чего. А ты, Машка, картошки отвари и хлеб к ужину испеки.
Как-то подозрительно она насчёт травок для памяти высказалась. Неужели ты, Саша, прокололся? Ай, да хрен с ним! После разбираться станем, сначала нужно пообедать. Я решил перебраться за стол, мне так удобнее. Никогда не любил есть в постели и тем более не хочу, чтоб кормили с ложечки.
Сестрёнка поставила передо мной полную плошку всё того же супа из зайчатины, но уже с мясом, и положила сухарь, а затем уселась напротив, сложив руки, словно прилежная ученица. Мне показалось неправильным лопать одному.
– А почему себе не налила?
Она смутилась:
– Я дома поела.
Да уж, так я и поверил, особенно видя её голодный взгляд.
– Маш, я один не могу. Налей и себе, иначе мне еда в горло не полезет.
Сестрёнка удивлённо на меня посмотрела. Это я что, глупость сморозил? Начинает сказываться незнание местных правил поведения? Но бульона она себе налила… несколько ложек на донышко. А потом, бросив взгляд в мою сторону, и кусочек мяса в тарелку плюхнула.
– Мишка, ты говоришь очень странно. Неужто ничего не помнишь?
– Ничего.
– Ничего-ничего?
– Помню, как охотился.
– Это хорошо. – Она с серьёзной мордочкой мотнула головой. – Ты в лесу так вкусно мясо жарил.
Ха, кто о чём, а голодный о съестном. Ладно, пора браться за познание мира, в который попал. Начнём с малого.
– Маша, а как мы дома ели?
– Хи-хи. Ты меня так никогда не называл. Так к суженым обращаются.
– Буду знать. И… как же мы едим дома?
О-о, как бровки-то нахмурились.
– Сперва надо Боженьке помолиться за еду, нам ниспосланную. Ты начать должен, ты старшой. Ой, – она приложила ладошку ко рту, – ты ж беспамятный!
– А ты начни, вдруг вспомню.
Проколоться я особо не боялся: в Бога всегда верил, хоть и не был шибко религиозным. В церковь периодически заходил и распространённые молитвы знал. Правда, если здесь живут староверы, могут быть проблемы. Но к счастью, мои опасения не оправдались, всё прошло без эксцессов: молитва знакомая, крестятся тремя перстами.
Приступая к обеду, сломал сухарь и половину отдал сестре. Под моим строгим взглядом отказаться она не решилась. Оказалось, за едой в нынешние времена разговаривать не принято, и я усмехнулся про себя, вспомнив девиз советских столовых: «Когда я ем, я глух и нем!» В конце Машка, подняв плошку, допила через край остатки бульона. Последовал её примеру. Ну, теперь можно и поговорить.