— Ради крови, — с интересом протянула я.
— Ха! — заржал тот, как конь. — Так кровь в магазине купить можно. Свиная подойдёт любому колдуну. Те, кто сюда приходит, не шибко разбираются, кого там пустили под нож, курицу или замороженный кусок свинины. К тому же, сами подумайте, Аркадий мой сын, он тянулся ко мне, хотел общаться, а его мать, совсем поехала кукушкой и напридумывала невесть что. так что мотивов у меня не было, ваши проверили.
— Спасибо, что уделили мне время, — с обречённым стоном, поблагодарила мужчину.
— Таким красивым следователям я всегда рад, — напоследок льстиво улыбнулся мужчина, демонстрируя короткие желтоватые зубы.
Глава 6.3
Я поняла, что дальнейший разговор не имел никакого смысла. Выйдя на улицу, я впервые со студенческих годов закурила. Мне хотелось немного подышать свежим летним воздухом и подумать над услышанным. Прежде, чем ехать обратно в Ленинград. Прислонившись бедром к выданному тульским управлением автомобилю, я неспешно затягивалась и выдыхала дым в сторону, как вдруг заметила знакомое лицо, которого в Туле быть не должно. Пожилая свидетельница шла рядом с ещё одной пожилой женщиной, слегка улыбаясь ей. Завидев меня, она махнула рукой и заулыбалась.
— Вот, Катенька, посмотри какие у нас теперь следователи молодые и красивые, — всё так же улыбаясь, произнесла старушка.
— Здравствуйте, — улыбнулась и вторая женщина.
— Это младший лейтенант Анна Николаевна, он работает у нас в ленинградском криминальном сыске, — громко произнесла свидетельница, с улыбкой взглянув на свою спутницу. — Представляешь, совсем молоденькая, а уже настоящего маньяка ловит. По слухам, даже к этой, твоей подружке наведывалась, муж мол её, главный подозреваемый.
— Добрый день, — я вежливо улыбнулась, понимая, что слухи уже расползлись намного дальше нашего района.
— Знаете, Анастасия Ломоносовой — замечательная писательница, а ещё она добрейшей души человек, — с неким благоговением заявила Екатерина. — Я не верю, что в её семье мог быть преступник. Перед моей подругой на коленях сам Сталин стоял, а вы пытаетесь обвинить честное семейство в чем-то ужасном?
— Правда? — в моей душе загорелся огонёк раздражения. — Тогда не могли бы мы поговорить? Я хочу узнать чуть больше о вашей подруге и её семье.
— Почему бы нет, — отозвалась женщина всё с тем же пристальным и тяжёлым взглядом.
— Тогда я пойду, пожалуй, — произнесла первая и медленно пошла в сторону ближайшей остановки.
— Пройдёмся или присядем? — спросила я, бросая взгляд на пустую скамейку во дворе.
— Пройдёмся, — ни секунды не задумываясь протянула старушка, — погода сегодня очень хорошая, грех не воспользоваться такими деньками.
Мы двинулись вперёд. Яркая зелень деревьев смешивалась с рассеянным солнечным светом, ветерок шелестел листвой, в небесной выси радостно чирикали птицы. Место здесь было тихое, уютное, так же как в моём старом дворе, который снился. Я не читала ни одной книги этой женщины, да и не представляла, кем же она являлась. Видимо, неожиданная собеседница была малоизвестной писательницей внимание к которой не приковывалось. Но коли, она знала о семье Ломоносовых, поговорить с ней было не лишним. Подумать не могла, что в Туле, смогу получить столько информации.
— Что именно вас интересует? — доставая из старой кожаной сумки пачку сигарет и зажигалку, спросила неожиданная собеседница.
— Всё, — спокойно отозвалась я, вытряхивая сигарету уже из своей пачки.
— Позволите узнать, чем вызван такой интерес? — закуривая, тихо спросила Екатерина.
— Я расследую дело, в котором главным подозреваемым выступает муж Ломоносовой, — я могла бы надавить и припугнуть, в наши годы представителей закона боялись, но не стала, и так тема не слишком приятная.
— Вы со мной достаточно откровенны, — затягиваясь, задумчиво проговорила женщина. — Признаться, я отвыкла от такого обращения. Видите ли, я писательница-фантаст, а таким сейчас тяжело приходится. Партия запрещает публиковать необоснованные произведения, а Ломаносова, она знала, как превратить свои мысли в нужные слова. Потому её и любят в партии.
— Но вы до сих пор её знаете и общаетесь? — вскинув бровь, попыталась понять смысл её слов.
— С Настей мы были очень дружны, — тут же призналась мне женщина. — Но так уж сложилось, что судьбы у нас вышли очень разными. У неё было всё: слава, супруг, дети. Меня же арестовали в двадцатом, как дочь политического заключённого, потом отпустили, но пятно на репутации было уже не оттереть. Нам с Настей тогда было всего по двадцать лет, мы — ровесницы.