У меня нет ни отца, ни брата, ни сестры. Есть только мама. А мама все свои невзгоды сваливает на меня. Холодно в квартире — виноват я. Белые пришли — тоже я виноват. Все я, как будто на мне весь мир держится.
У меня поэтому нет никакого желания сидеть дома, и я охотнее ухожу на улицу.
Знакомых квартир, куда можно было бы зайти выпить стакан кипятку, у меня нет (мы с мамой беженцы), и я направляюсь обычно к тому дому, где девушка играет на пианино. Я непременно должен довести ее, девчонку эту, до белого каления. Сегодня я обязательно сыграю с ней какую-нибудь штуку, такую, чтоб она лопнула с досады. Приблизившись к самому дому, я перехожу на противоположный тротуар и останавливаюсь как раз против ее дома — я хочу, чтоб она меня во чтобы то ни стало заметила.
Но девушка сегодня особенно долго играет. Что именно играет она, я понятия не имею, но мне сильно нравится ее игра. Я такой игры никогда не слыхал. Я забываю о своем намерении подстроить ей каверзу и стою неподвижно, заколдованный звуками пианино. Разбираюсь я в этой музыке не больше, чем свинья в апельсинах, но все же музыка становится мне страшно близкой, и вместе с ней кажется близкой и сама девушка.
Но вот она наконец заметила меня и сейчас же, по своему обыкновению, прекратила игру.
— Чего пристал ко мне этот беспризорный мальчик? — обращается она капризным тоном к кому-то, находящемуся в комнате.
Через несколько мгновений я узнаю, что этот кто-то тоже мальчик, почти мой ровесник, но толстый, упитанный, с лицом, круглым, как сдобная булочка, а одет он в новенький плюшевый костюмчик.
Мальчик выбегает прямо ко мне на тротуар и спрашивает, по какому праву я здесь стою?
— Хочу — и стою. Это не твое дело, а улица тоже не твоя.
Но он утверждает, что это именно его дело и что улица тоже его.
— Ишь, какой прыткий! — начинаю я сердиться. — У нас царя уже четыре года нет, и не может один человек быть хозяином целой улицы…
— А ты, босяк, все-таки убирайся, пока цел, — петушится толстый мальчишка. — А то я тебе такого хозяина покажу, что костей не соберешь.
Такой оборот дела начинает мне нравиться.
— Что же, посмотрим, кто первый уберется и кто костей не соберет.
И я становлюсь в оборонительную позу, готовый отразить нападение.
— Я тебе, толстопузый, покажу, какой я «босяк».
Но мальчик не нападает. Тогда я первый приближаюсь к нему, обхватываю его, и не проходит и минуты, как он уже лежит на земле, а я сижу на нем верхом. Из его рта вкусно отдает жареной уткой, а сидеть на его толстом животе, обтянутом мягкими плюшевыми штанишками, мне удобно и мягко…
— Ну, кто кого? — спрашиваю я его, чувствуя себя на нем как на перине. — Кто кого, толстопузый…
Увидев безнадежное положение своего брата, девушка выбежала на улицу.
— Хулиган! — раскричалась она. — Не смей больше показываться у нашего дома. Вон отсюда!
Я поднялся и, предоставив толстобрюхому отряхнуться от пыли, с усмешкой стал смотреть на его сестру. Щечки у нее пунцовые, как спелые яблочки, глаза темные, а брови черные как смоль.
Глаза эти смотрели на меня строго и повелительно, но это отнюдь не вызывало у меня смущения, и я продолжал глазеть на нее с веселой усмешкой. Вдруг и у нее на лице появилась улыбка, глаза ее весело заблестели, и она разразилась громким, раскатистым смехом.
Я опешил. Чего она смеется?
Оказывается, что вслед за нею, когда она бросилась спасать своего брата из рук хулигана, выбежала из дому беленькая собачка, которой я раньше не заметил. Если б я вовремя ее увидел, события сложились бы, конечно, совершенно иначе. Подкравшись ко мне самым предательским образом с тылу, собачка вцепилась зубами в мои ветхие брюки, и благодаря этой диверсии, у меня образовалась огромная прореха на самом неприличном месте. Мой позор был тем более велик, что под брюками у меня не было никакого другого одеяния.
Я начал постыдное отступление, стараясь обеими руками прикрыть зиявшую на брюках «калитку», но ладони мои оказались слишком малы. С поникшей головой покинул я поле сражения. Вдогонку мне несся чудесный грудной смех очаровательной девушки, которую я теперь ненавидел всей душой.
1932
Перевод Б. Маршака.
НАЧИНАЛАСЬ ЖИЗНЬ
Повесть
ЗВЕНО ПЕРВОЕ
ОСЕНЬ
Родина моя, Советская страна! Как прекрасны твои зимние вечера! Как величественны твои первые зимние ночи! Мороз и вьюга гуляют по твоим широким, вольным просторам, по густой непроходимой тайге, сковывают шумные воды твоих рек, на долгие месяцы расписывают окна морозными узорами.