Шраге хотел было схватить нахального мальчишку за шиворот, но Йошка увернулся и мигом исчез.
Шраге остался один. Он облокотился на перила моста и стал смотреть на воду. «Хорошие парни могли бы выйти из этих детей, — думал он, — умные, способные люди, но улица превратит их в преступников».
Он направился на Благовещенский рынок. Если не здесь, под мостом, то там уж наверное найдет Бэрла. Был жаркий день. Пока Шраге поднимался по Черноглазовской улице, у него вспотел лоб. Он перерезал Сумскую и спустился к рынку по Бурсацкому спуску. У самого рынка, на мосту, сидел, поджав под себя ноги, слепой нищий. Возле него — двое босых детей. Отец вертел ручку лиры и хриплым голосом пел:
После каждого куплета нищий спрашивал у детей:
— Люди идут?
— Идут…
— Милостыню дают?
— Нет.
Тогда он запевал снова:
В нескольких шагах от него сидела нищенка и однообразно покачивалась, точно заведенная. Она выкрикивала одну и ту же фразу:
— Подайте, не минайте!.. Подайте, не минайте!..
А из глубины рынка сюда доплывали звуки гармонии. С гармонией конкурировала шарманка, а с ними обеими, заглушая их, соревновался мощный тенор, резко отдаваясь в ушах Шраге:
Шраге заблудился в лабиринте корзин. К нему пристала торговка:
— Молодой человек! Молодой человек! Вот яблоки! Таких яблок вы никогда не ели!
Другая старалась хриплым голосом перекричать конкурентку:
— Нет! Вот где яблоки! Возьмите, молодой человек! Попробуйте! За пробу денег не беру.
Кто-то толкнул Шраге корзиной в бок. Это угостила его, пробегая, толстая семипудовая баба. Она бежала, вопя истошным голосом:
— Жулик! Держите! Держите!
Кудрявый паренек бросился ей под ноги. Торговка растянулась. Но товарки ее кинулись к воришке, окружили, отрезали путь к бегству.
Поймали…
Это был низенький мальчик, с пепельными глазами, орлиным носом и длинными, цепкими руками. Две торговки держали его под мышки, а остальные поочередно били по щекам.
— Ах ты, жулик этакий!
— Убивать их надо, этих мерзавцев, пока не выросли! Житья от них нет!
— Дайте ему хорошенько! Дайте ему пару тумаков в бок! Что вы стесняетесь!
Мальчик не выдержал и злобно плюнул одной из баб в лицо. Торговки остервенели. Мальчика едва не задушили тут же. В эту минуту в круг ворвалась семипудовая баба с корзинкой и, пыхтя, закричала:
— Поймали? Нет, что вы на это скажете, а? От горшка три вершка, и уже… ах, чтоб ты не вырос! Я стою себе, считаю деньги, а он подбегает с каким-то еще. Один выхватил деньги, а другой — корзинку. Где мои пятнадцать рублей?
— А я откуда знаю? — дерзко ответил мальчик. — Что я, бог, что ли?
Кто-то в кругу рассмеялся.
— Бедовый мальчишка!
— Он еще смеется, этот мерзавец!
Шраге побежал на шум. Поднявшись на цыпочки, заглянул из-за плечей в середину круга. На мгновение оторопел, а потом стал пробиваться к мальчику.
— Бэрл, почему ты ушел из детдома?
— Вот они, их воспитатели!
— Чтоб они сгорели вместе со своими воспитанниками! — посыпалось из толпы.
Шраге не отвечал. Лицо его пылало…
— Пустите его! — вырвал он мальчика из рук торговки. — Вы не имеете права бить ребенка.
— Чем таких детей иметь, лучше жизни решиться. От таких детей удавиться впору!
Свисток милиционера разогнал торговок.
…Домой Шраге вернулся к вечеру. Долго не мог прийти в себя. Жена подала обед, но он не прикоснулся к еде.
— Оставь меня, Рохл!
— Ну, — робко спросила она, — нашел?
— Да, — нервно ответил Шраге.
— Где же это сокровище?
— В районе. Успел обворовать кого-то. Сидит. Позже пойду за ним. Его выпустят под мою ответственность.
— Израиль! — взволнованно воскликнула жена. — Ты сам накликаешь на себя несчастье. Уверен ты, что он завтра не сбежит снова? Можешь поручиться, что завтра он не попадется опять в краже?
Шраге молчал.
Ночью он обходил комнаты, где спали новые ребята, привезенные из Запорожья. Он подходил к каждой кровати: одному поправит подушку, другому прикроет ноги.
ПРОШЕЛ ГОД
Прошел год.
Стены выбелены.
Стены говорят:
«Один за всех и все за одного».