Хозяйка зажгла огарок, который, подмигивая нам капризным огоньком, как бы говорил: «А я все равно буду светить…» Затопила печурку, стоявшую посреди избы, и пламя из открытой дверцы гораздо ярче освещало комнату, чем огарок.
Поев на солдатский манер из котелка, который принес нам санинструктор, я расстелил на полу свою шинель неподалеку от печурки.
— Спать? Так рано? — заметил Беккер. — А ну, идите-ка сюда, молодой человек! Вы как будто писатель, как же вы можете спать в такую метель… Такая замечательная метель бывает раз в десять лет…
Я понял, чем это пахнет. Он собирался теперь «отомстить» мне и поделиться со мной своими фронтовыми воспоминаниями. Набравшись терпения, я уселся на скамью у окна.
— Ну, доктор, а теперь расскажите мне что-нибудь из своей фронтовой жизни, — сам предложил я, — я готов слушать вас хоть ночь напролет.
Беккер подсел ко мне и подмигнул своими маленькими глазками, в которых сверкал голубой огонек.
— Долго, собственно, я не стану вам рассказывать, — сказал он, — я передам вам лишь один эпизод из моего пребывания в Тихвине. Вспомнил я о нем потому, что в тот день была такая же вьюга, завывало и крутило точно так, как сегодня.
Вдруг кто-то постучал в окно. Разглядеть, кто стучит, было невозможно — стекла сильно запорошило снегом. Возможно, что это были проказы ветра. Но несколько секунд спустя послышался стук в дверь.
— Кто там? — крикнули мы в один голос.
— Простите, тут остановился доктор из Н-ской части? — раздался голос.
— Тут, тут, входите! — крикнул Беккер.
В избу, прихрамывая на правую ногу, вошел высокий человек, снял с головы заснеженную шапку и в нерешительности остановился на пороге, раздумывая, кто из нас двоих врач.
Беккер проворно вскочил и подошел к гостю.
— Я — врач, — сказал он.
— Простите, что я пришел так поздно, вы, верно, уже спали? — гость старался оправдаться. — Но наш госпиталь находится в восьми километрах отсюда, а рана у меня так разболелась, что просто нет терпения…
— Снимите валенок! — сказал Беккер тоном приказа.
Гость повиновался.
Беккер подправил огарок, что все еще продолжал играть с нами в дразнилки, вытер руки спиртом и, по обыкновению своему, хладнокровно обследовал рану.
— Н-да!.. — неопределенно проговорил он, осторожно смазывая рану йодом.
Желая скрыть, насколько сильно мучит его боль, гость отвернул от нас лицо; к тому же огарок продолжал меркнуть, так что мы вообще не успели как следует рассмотреть пациента. Теперь он уже все время сидел к нам спиной.
— Вы — местный? — завел с ним беседу доктор, чтобы заставить его хоть немного забыть про боль.
— Эвакуированный, — ответил гость, — из-под Жлобина я, из Белоруссии.
— А как звать вас, товарищ?
— Глебко, Василь Глебко.
— А где же вас так тяжело ранило, товарищ Глебко?
— У деревни Киричи, за Тихвином.
— За Тихвином? — переспросил Беккер и вдруг заволновался. Маленькие глазки под очками забегали, точно чего-то искали. Слово «Тихвин» вызвало у Беккера воспоминания об еще не умолкшей артиллерийской канонаде. — Тихвин, говорите? — еще раз переспросил он. — Ну, ну! Что же дальше?
Гость все еще сидел, отвернув от нас лицо.
— Когда меня, раненого, принесли в санчасть полка…
— Какого полка, не помните? — нетерпеливо перебил его Беккер.
— Почему не помню? — стал Глебко несколько разговорчивее. — Конечно, помню. Я служил в саперной роте. Мы шли минировать подступы к передовой, и пуля угодила мне в правую ногу. Я потерял сознание. Открыв глаза, увидел, что лежу на столе в крестьянской хате, а около меня стоит русоволосый доктор в очках. Помню даже, как он сказал мне: «Можете считать, товарищ, что вы нашли свою правую ногу». — «Что значит, нашел? — спросил я его. — Разве я ее потерял?..» После этого меня положили в машину, и так как в то время была сильная вьюга и ветер выл, точно как сегодня, а шинель моя была вся в крови и разодрана, доктор снял с себя собственный тулуп и укутал меня, как ребенка. И еще помню, что он вынул из своего ранца краюху белого хлеба и дал мне…
Беккер все еще возился с ногой Глебко, но я заметил, что руки у него начали дрожать. Я сразу все понял. Тут произошла встреча двух однополчан. Я не сдержался и вмешался в их беседу.
— Товарищ, — обратился я к Глебко, — вы бы теперь узнали этого врача?
— Конечно, узнал бы, — ответил он, все еще не поворачивая головы.
— Гляньте-ка, это ведь товарищ Беккер, — взял я на себя смелость сказать ему.