Ведь он же не будет ждать вечно, говорил ей внутренний голос. Он ведь войдет, увидит ее обнаженной и решит, что она молит его о близости с ней. Теперь, уже в панике, она схватила махровый халат, висевший на двери, и быстро засунула руки в его рукава, которые были для нее слишком длинны. Запахивая полы, она так туго затянула пояс, что, казалось, чуть не разрезала себя пополам.
Она оказалась у двери в тот момент, когда начала поворачиваться фарфоровая ручка, открыла ее сама и сразу же отвернулась, поскольку не чувствовала себя достаточно сильной, чтобы встретиться с ним взглядом, тем более, что ее еще мучило открывшееся ей коварство и жестокость его планов.
Так хочет она переспать с ним, язвительно спросила она себя? Но ее предательское тело уже ответило: да!
- Ужин готов. Надеюсь, ты любишь макароны; я, пожалуй, не сумею приготовить чего-либо другого.
Его хрипловатый и волнующий голос обволакивал, и Селина презирала себя за инстинктивные ответные импульсы: она не смогла заставить себя ненавидеть его!
Продолжая стоять к нему спиной, она отрицательно покачала головой и ответила тихим и мрачным голосом:
- Я ничего не хочу! Я иду спать. Спокойной ночи.
- Ты пойдешь и поешь, даже если мне придется заталкивать в тебя еду насильно, - пригрозил он с оттенком нетерпения. А потом остановившись прямо напротив нее, он сказал более спокойным тоном:
- Тебе ведь, наверное, как и мне, сегодня было некогда подумать о еде. Непроницаемые глаза Адама оглядели Селину, заметили ее воинственный вид и его как всегда неискренняя улыбка изогнула жесткие линии его красивых губ. - Зачем превращать простой ужин на двоих в войну?
Действительно зачем? Она отвела от него свой колкий взгляд и отвернулась. Ей нужно быть очень сильной, чтобы воевать на его территории. А она всегда была сильная - это несомненно. Она уже начинала примиряться с тем, что открылось сегодня вечером; скоро она научится противостоять ему, а потом, может, и заставит его самого подчиниться ей. И когда это случится, она станет сильной как никогда!
Гордо вскинув голову, она холодно посмотрела в его глаза и проговорила лишенным всяческих эмоций голосом:
- Прости, что я буду сидеть за столом такой растрепанной...
А он только обезоруживающе усмехнулся.
- Растрепанной, может быть. - Его нахальный взгляд скользнул по ее непричесанной золотисто-каштановой копне непослушных волос, которую она только просушила, но не попыталась даже уложить. - Кроме того, меня никогда не возбуждал вид махрового халата, закрывающего фигуру с ног до головы. Так что ты - в полной безопасности.
Она поклялась, что именно так оно и будет, и пошла вслед за ним по лестнице, осторожно приподнимая полы огромного халата, чтобы не запутаться в них. Еще вчера когда она думала, что его ухаживания искренни, а желание неудержимо, ее скрытая доселе сексуальность, о которой она и не подозревала, делала невозможным сопротивление ему. А сейчас, зная, что он не испытывает к ней никаких чувств, а чары свои использует в каких-то корыстных целях, она была готова к противодействию. И ее врожденное чувство собственного достоинства не позволяло ей поступить иначе.
Низкий стол и два кресла стояли наискосок от камина, демонстрируя результат его стараний - красное вино, бокалы, приборы, тарелки. Он поднял крышку одного из блюд, и ее ноздри вздрогнули от ароматного запаха, а желудок напомнил, что она действительно очень голодна. Она ведь совершенно забыла о еде в суматохе прошедшего дня.
Густой томатный соус, который он приготовил для макарон, был превосходен, в нем были перемешаны сочные куски овощей, грибов, лука, приправленные чесноком и специями, как раз так, как она любила. Вино тоже хорошее, подумала она, принимая без стеснения вторую порцию еды и очередной бокал вина.
Адам снял свой официальный костюм и переоделся в серые вельветовые брюки, так плотно облегавшие его узкие бедра и мускулистые ноги, что это не могло не волновать ее. А выбранный им черный полувер настолько идеально подчеркивал его широкие плечи, что каждый раз, как она бросала на Адама взгляд, у нее в груди что-то обрывалось.
Поэтому она не поднимала глаз. Уставившись в тарелку, она только коротко отвечала на его попытки начать разговор, озабоченная тем, как будет выпутываться из тех обстоятельств, в которых оказалась. Когда она нашла удовлетворявший ее выход, она доела макароны, положила вилку и сказала, не глядя на него:
- Я, так и быть, выйду за тебя замуж, если так нужно, ради Мартина. Но я приложу все усилия, чтобы найти иной выход. - Она отвела свой холодный вызывающий взгляд, заметив, как сжались его губы и приподнялись брови. Он грубо ответил:
- Выхода ты не найдешь, не трать попусту время!
То, что он сказал, звучало достаточно категорично. Селина сцепила пальцы, ей было холодно, несмотря на горевший камин и плотный махровый халат. Он еще раз подтвердил то, что она всегда знала. Выхода не было, кроме одного, которым она не могла воспользоваться.
Она призналась себе, что вела себя глупо, и в уголках ее рта непроизвольно возникла насмешка - насмешка над самой собой. Она пообещала себе, что победит его в его игре, не представляя, однако, как она это сделает. Она обманывала себя, но, чего греха таить, получала удовольствие от того, что он, казалось, восхищался ее вызовом. Да, это ей нравилось, черт возьми, несмотря на ее грубость и приступы гнева.
Ее рот стал жестким. Хватит им обоим играть в эти игры! Если она должна выйти за него замуж, а кажется уже не было никаких "если", то все должно быть выложено начистоту, без утайки.
Она закутала руки в просторные рукава халата и облокотилась на спинку кресла, изо всех сил стараясь выглядеть спокойной и уверенной в себе. Ее голос все же звучал отрывисто, когда она обратилась к нему:
- Ты действительно все хорошо продумал? Говорят, что месть сладка, однако пройдет пара лет, и для тебя она может обернуться злом. Не очень интересно быть связанным с женщиной, которую сам не хочешь, и которой ты даже не нравишься.
- Кто тебе сказал, что я тебя не хочу? - оборвал он ее резко, и в его голосе опять зазвучали волнующие таинственные нотки. И прежде чем она смогла возразить, сказав, что он дважды доказал, что его желание было наигранным, и что она уже больше не попадется в эту ловушку, он продолжил:
- Какое отношение к этому имеет месть?
Как будто он не знал! Их глаза встретились, она заметила, что в глубине его необыкновенных зеленых глаз засветился вопрос, и вдруг почувствовала, как внутри ее рождается сострадание.
У него, конечно, было ужасное детство: чувствовать, что отец его не признает, а с годами узнать, какой интриганкой была его мать. Но, по всей вероятности, он был близок с отцом, чего не подозревала Ванесса - письма, встречи. И так же очевидно, что Мартин рассказывал ему о своем доме, семье и не скрывал своей привязанности к племяннице, оставшейся сиротой.
Наверняка Адам почувствовал себя уязвленным, ненужным, когда узнал, что Мартин взял в дом племянницу, окружил ее любовью и заботой, тогда как его, родного сына, кровь и плоть Мартина, не признавали, скрывали, как будто он был существом второго сорта и чем-то постыдным.
Несмотря на то, что было известно Селине об этом мужчине, в которого вырос тот ребенок, ее доброе сердце заполнила жалость, и она тихо сказала:
- Быть отверженным нелегко. Ты, должно быть, рос, ненавидя своего отца, особенно когда он дал мне кров и все блага, а тебя не пускал даже на порог. Она встретилась с ним взглядом, на глазах у нее блестели слезы, которых она не стеснялась. - Но ведь месть не выход, Адам. Тебе в конце концов не будет лучше, если ты отберешь у Мартина все, ради чего он работал, а меня свяжешь браком без любви.
- У тебя, несомненно, великолепно работает воображение - надо использовать его с пользой. - К ее удивлению, он засмеялся и подошел к подсервантнику, на котором стояло несколько графинов из хрусталя. - К сожалению, ты заблуждаешься, Селина. Бренди? - Горлышко графина звякнуло о бокалы. Селина нахмурилась, но быстро пришла в себя: