— Лесь, вы свой склад дома оставьте, — советует Сенчук.
— Запас не вредит, — уверенно отвечает гуцул.
— Известно, не вредит. Не сохнуть же человеку в дороге, — заступается Олена за мужа.
— Дедуся, не скучайте, — Мариечка нагибается из кузова к деду Савве.
— Мариечка, купишь мне самых лучших красок, столичных, — повторяет свою просьбу Федько.
— А нам — книжек по агрономии. Не забудь! — наказывает Катерина.
— Ксеня, любушка, что это вы сегодня грустная?
— Так… ничего, — молодая женщина прижимает к себе девочку.
— Лесь, веди себя пристойно! — многозначительно говорит Олена. — И не заглядывайся, куда не надо, а то я женщина слабая, мне недолго и век укоротить.
— О, дядько Лесь может укоротить! — хохочут в толпе. — Недаром он хвалился, что мягок, да силен. Ударь он Нарембу, был бы тому каюк.
— Неизвестно, кому был бы каюк! — огрызнулся Наремба. — Я таких по двое на одно плечо кладу.
— А вы поглядели бы: не отсохло оно у вас? — деликатно откликнулся Лесь под хохот собравшихся.
— Лесь, — тихонько подзывает мужа рукой Олена, — купишь мне… И не забудь еще купить…
— Олена, — Лесь посмотрел на жену с укором и грустью, — пожалуй, для твоих покупок не хватит ни моей памяти, ни всего нашего хозяйства, даже с бычком? Ты, однако, не горюй, запиши все свои нехватки в книгу. Как станем хорошо жить, в будни будем эту книгу читать, а в праздники бегать по магазинам.
— Ой, Лесь, ты всегда так скажешь, что не знаешь, засмеяться или заплакать. — Олена добрыми глазами смотрит на своего бесценного, немного смешного Леся. — Ой, машина трогается!
— Олена, так ты не продавай бычка. Бычок не машина, — нагибается из кузова Лесь. — Олена… — Он хочет что-то добавить, но слова его заглушает задорная коломыйка:
«И в самом деле больно!» — думает о своем Олена, махая рукой мужу.
После Карпат, где теснятся шапки гор и небо кажется ближе к земле, поражает и размах покрытой снегом равнины, и голубая высь, и величественно поднятые в зенит паруса облаков. По их теням мчатся легковые машины с делегацией гуцулов.
— Едем — точно по воздуху летим, — с удовлетворением замечает Лесь водителю Сергею Назарову. Славная машина!
— Хороша! — русый шофер проговорил это слово так, будто речь шла о девушке.
— Не то что трактор!
— А чем вам трактор не нравится? — Назаров насторожился.
— Лесь! — Ксеня Дзвиняч предостерегающе дернула Побережника за рукав сардака.
Лесь посмотрел на рукав, точно его оторвали, потом на Ксеню и поучительно сказал Назарову:
— Непутевая машина трактор.
— Трактор — непутевая машина? — шофер был возмущен до глубины души. Он уже готов был сказать какую-нибудь резкость, колкость, как вдруг его осенила догадка. Подозрительно глянув на Леся, он вдруг спросил: — Вы гуцул, или… корреспондент какой-нибудь буржуазной газеты?
— Неужто я на такого похож? — удивился Лесь. — Гуцул я! — проговорил он с гордостью.
— Тогда… тогда… — от гнева Назаров не находит слов. — Вы понимаете, что мелете про трактор?
— А что? Всякие бывают машины, — со знанием дела объясняет Лесь. — Вот «Победа» — машина! Всем взяла — легкостью, ходом, красотой. Сам Илья-пророк еще не катался в тучах на такой колеснице. А от трактора и земле трудно, и сердцу нудно.
— Дядько Лесь, чего вы на трактор наговариваете? — пытается остановить Побережника Мариечка.
— Трактор отравляет землю керосином и чадом, и она с каждым днем все больше тощает.
— Слезайте с машины! — шофер яростно нажимает на тормоз.
Лесь растерянно стоит на дороге. Перед ним, подпрыгивая и размахивая руками, кипятится маленький Назаров:
— Видишь землю? Вся — до самого неба и еще дальше — обработана тракторами.
— Машина большая, обработать можно, только что уродится на ней? — Лесь тоже начинает сердиться.
— По сто сорок восемь пудов пшеницы на круг собрал наш колхоз. Мало?
— По сто сорок восемь? — Лесь изумляется, не верит.