Шофер бесцеремонно хватает его за рукав, и оба, перебравшись через кювет, неуклюже выкарабкиваются на поле. Назаров, разгребая ногами, а потом и руками снег, сердито сыплет скороговоркой:
— Таких корреспондентов в худшем случае надо летом возить, а в лучшем — совсем не надо возить. Что ему зима покажет? Однако, если ты хлебороб, разберешься, что тут делается!
Лесь приседает на корточки и тоже начинает с сердцем разгребать снег. Первые же беспомощные, промерзшие стебельки, волнующим узором украсившие землю, изменяют настроение Леся и Сергея.
— Пшеница! — зачарованно проговорил Лесь, не замечая, что за его спиной стоят гуцулы и тоже смотрят на узор озими, от которого и зима становится весною. — Такой и у графа не было. Красавица!
— Хороша! — проговорил Сергей, уже по-другому взглянув на Леся.
Их пальцы, перебирающие всходы, на миг сомкнулись, соединились в крепком рукопожатье.
— Тетка Олена, вам телеграмма!
— Телеграмма? — побелела женщина. — Ой, с Лесем что-то стряслось.
— Что вы, тетенька! Это раньше в телеграммах только про горе писали, — успокаивает Олену молоденькая девушка-почтальон, и, отвернувшись, прыскает.
— Ты чего, сорока, смеешься над моей первой телеграммой? — хмурится Олена.
— Уж больно она смешная, — девушка откровенно хохочет.
— Смешная? Стало быть, Лесю там хорошо… — Олена беспомощно вертит депешу в руках. — Что ж там написано?
«Любушка Олена, мне тут хорошо, — читает девушка. — Бычка можешь продать. Машина не бычок». Вот объяснил! Ха-ха-ха!
— Не смыслишь в жизни, так не смейся! — отрезала Олена. — Желаю тебе самой получать такие веселые телеграммы.
Припорошенные снегом горы купаются в зеленовато-розовых красках угасающего дня, а снизу, расплетаясь, наползают на них туманы. Долины темнеют, становятся глубже; они позванивают невидимыми ручейками, как будто отпирают серебряными ключами покой вечера на Черногоре.
Время уже лесорубам спускаться с гор, а они все медлят. Василь Букачук с электропилой в руках стоит в гордой позе перед несколькими пильщиками.
— Новшество у нас простое, — объясняет он. — Мы с Иваном не стали резать лес вдоль подошвы горы, а подымаемся сразу вверх. Надпилим несколько стволов — и вверх, вверх. Тогда верхние пихты падают на нижние и своей тяжестью пригибают их к земле.
— На все горы новость! Вырос в лесу, на сплаве, а не додумался до таких вещей! — покачивает головой пожилой лесоруб.
— Покажи, Василь, свой метод, — просит другой.
— А не поздно? — парень посмотрел на горы, которые уже гасило прозрачное, как вешняя вода, небо.
— И в самом деле поздно, — вздохнул Иван Микитей, думая о своей Настечке.
— Постыдился бы болтать такое среди бела дня! — напал на Микитея пожилой лесоруб. — Великий грех даже лишнюю минуту держать про себя такую новость.
— Уже и грех записали, — покачал головой Иван. — Что ж, Василь, начнем? Только какой грех мне моя Настечка запишет?
— Помолчи уж! Ни днем, ни ночью не перестаешь хвалиться своей Настечкой!
Василь включил ток и прижал электропилу к дереву у самых корней. Лесорубы, следя за работой Василя, отходят в сторону. Затем пильщики подымаются выше. Вот пихта, как живая, соскакивает с пня, наклоняется, пригибает нижнюю, та — третью, и над молниеносно прорезанной дорожкой вишневым цветом подымается легкая пороша.
— По-стахановски! — кричит старый лесоруб, подбегая к Василю. — Послезавтра и наша гора так загудит. За вами, верно, и ризовать не поспевают?
— Не поспевают.
Снизу к Василю и Ивану спешит Володимир Рыбачок.
— Василь, Иван, вот вам по газете — там о вас пишут — и телеграмма!
— Мне? — встрепенулся Иван.
— Василю. Из России!
— От кого же это может быть?
— От Мариечки! — с эффектом проговорил Рыбачок, следя, какое впечатление произвели его слова.
Василь нетерпеливо выхватывает телеграмму. За его плечами поудобнее устраивается Иван.
«Дорогой Василько, шлю тебе радостный привет с русской земли. Течека…» Это что еще за течека?
— Течека? А ты и не знаешь? — удивляется Иван. — Это значит — ты чекай. Жди.
— А ты откуда знаешь?
— Мало ли я телеграмм получал?
— От кого?
— От кого? От Настечки моей.
— Что-то я не припоминаю, чтобы она куда-нибудь уезжала из отцовского дома.
— Ну, что ты понимаешь! Будто нельзя и без этого послать телеграмму! Мне Настечка раз даже «молнию» вдарила!
— Это что ж такое?
— Тоже телеграмма, только втрое дороже. Чаше всего про любовь.