Мальчуган воинственно выхватывает из-за пояса гуцульский топорик, потрясает им в воздухе, словно ему предстоит сейчас же рубиться с заклятым врагом.
И почему ему, Ярославу, еще не дают настоящего оружия? Через какие-нибудь два года он, как и брат его, окажется уже в армии, может из пушки будет стрелять, — так дали бы теперь хоть карабин! Всему, видно, помеха его незавидный рост. Он уже и сапоги носит на высоких каблуках, а парни все считают его за маленького… Воображение заносит Ярослава то в горные ущелья, где ему предстоит победить Бундзяка, то в героический полк, где служит его брат, то к белокурой Ольге, которая нравится ему, но пусть и не надеется, что он ей скажет когда-нибудь хоть слово! — с ихней сестрой надо вести себя сдержанно.
Он бежит быстрее, догоняет парней, и только теперь его начинает беспокоить сознание вины.
— Ярослав, ты Миколе Панасовичу сказал? — на ходу с беспокойством спрашивает Василь.
— Ей-богу, не успел!
— Как не успел?
— Гром оружия услыхал и забыл все на свете.
— Я тебе так забуду, что и бог в раю и сатана в аду разом услышат твой голос! — Он бросился было на мальчугана, но сразу же опомнился. — Ребята, бегите к Черемошу! Иван! За мной… Не разрослась бы беда… Ох, уж этот мне вояка на высоких каблуках! Избил бы, да времени нет.
У Ярослава чуть слезы на глазах не выступили.
Василь зачем-то еще раз оглядывается, вздыхает.
— Бежим, Иван… Как бы не случилось чего…
Недаром тревожился молодой лесоруб. Он словно чувствовал, что в это время к площади подкрадывались, ведя коней в поводу, Палайда, Наремба и Верыга. Вдруг заржал конь, и Палайда с такой силой хватил его по зубам автоматом, что уздечка загремела…
Собрание застыло в ожидании. Даже перья на гуцульских крысанях не шелохнутся.
— Товарищи, кто первым положит начало коллективной жизни в Гринявке?
На скамье зашевелился Лесь, но жена осадила его с мягкой укоризной:
— Лесь, веди себя скромно. Есть люди достойнее.
Только это и остановило Леся. Он оглянулся, вздохнул.
— Не убивайтесь, Лесь, запишемся, да не первыми, — утешал его Юстин Рымарь. — Я думаю, лучше помаленьку в середке примоститься, — и он бросил подозрительный взгляд в окно.
— Не стыдитесь, люди, первыми привечать гуцульскую жизнь, — взволнованно говорит Микола Сенчук.
— Прошу слова! — поднялась Ксеня Дзвиняч. — Может, не пристало женщине первой записываться? Так пусть кто-нибудь из мужчин запишется прежде меня, — хочется, чтобы первый стоял в великом списке хозяин.
В это время в разрисованное морозом окно ударил выстрел. Лицо Ксени потемнело от крови.
Гуцулы, стоявшие у дверей, выбежали на улицу.
Мариечка с горестным криком кинулась к Дзвиняч:
— Убили Ксеню! Ксеня! Ксеня! Оксаночка!
— Не убивайся, Мариечка, — Дзвиняч отерла со лба кровь. — Это не пуля, это меня стеклом поцарапало. Не плачь, Мариечка!
— Ксеня, любушка! — девушка прильнула к женщине, заглянула ей в глаза. — Меня словно в сердце ударили!.. Я тебя сама доведу домой. С Василем. Охранять тебя будем.
— Сейчас мое место здесь. Садись, Мариечка, рядом и вытри слезы. Чтоб не портили они тебе румянец, как мне когда-то! — и Ксеня вздохнула, вспомнив свою развеянную по чужим нивам молодость.
По тихим улицам бегут, опередив остальных, Иван Микитей и Василь Букачук. Вот они припали к земле, читая на снегу карту следов.
— Всадники повернули к Черемошу, а пешие — на леваду. Нам бы сейчас коней быстрых, перехватили бы их за рекой.
— Надо бежать на леваду, — выпрямляясь, проговорил Василь.
Напряженные фигуры гуцулов замелькали меж занесенных снегом деревьев.
На бугре неясно проступили очертания низенькой церковки, погоста. Под прикрытие его спешат Наремба, Палайда и Верыга.
— Штефан, защищай наши души! — заметив погоню, со страхом зашептал Палайда.
— А что, моя шкура дешевле вашей? Поглупей себя нашли?
— Ты, Штефан, умеешь и в темноте стрелять… За острый глаз и твердую руку награжден. И ноги у тебя помоложе. А мы что? — хнычет Наремба.
— Не хитрите. Встречайте дружней. Их только двое! Остановились. — Верыга обернулся, выстрелил.
— Хоть бы схорониться за ограду, до погоста бы добраться! — вздыхает Палайда.
— До погоста еще доберетесь! — Верыга проговорил это так зловеще, что Палайда и Наремба переглянулись.
— Задержи их, Штефан, пока мы до ворот добежим, — хнычет Палайда, неумело отстреливаясь от погони. — Богом молю тебя!