Он совершенно ясно увидел — у глухой стены конюшни затрепетал золотой листок огня, отклонился вбок, погас и снова ожил.
— Ой, горе какое! Услыхал-таки нашего зоотехника злодей какой-то!.. — застонал Лесь, перепрыгнул через ручей и, пригибаясь, побежал к конюшне.
Оттуда чуть ли не на него метнулась вспугнутая тень. Лесь припал к земле, неизвестный зашлепал по дну ручья.
«Следы прячет», — подумал гуцул и пополз навстречу.
В облике неизвестного было что-то знакомое. Вот он выскочил из ручья, зачавкал сапогами, и в тот же миг Побережник вцепился обеими руками в правую руку беглеца. Из нее с глухим стуком выпал пистолет. И тотчас же поджигатель левой рукой изо всей силы ударил Побережника в переносье.
Лесь падает на землю, но за ним падает и враг.
Ослепленные злобой, они с хрипом катаются по берегу ручья, и Леся уже совсем не удивляет, что он душит не кого иного, как Галибея, а тот душит его, Леся, пытаясь впиться ему в горло зубами.
«И не будет злому на всей земле бесконечной веселого дому», — вспыхивает в памяти Леся давнишняя декламация зоотехника…
«Поистине не будет тебе веселого дома!» — и Лесь отталкивает голову бандита от своей шеи.
А как он умел обволакивать свое жало отравным медом слов! Даже к Шевченку протянул свои грязные лапы!
Узловатый клубок тел поднимается, падает, кружится и катится. У Побережника и Галибея трещат кости, в клочья разлетается одежда, и кровоточащие раны забиваются землей.
Наконец руки врага ослабевают, и из глубины его придавленной груди вырываются хриплые слова мольбы:
— Лесь Иванович, спасите… Озолочу вас…
— Озолотишь? Взаправду?
Лицо зоотехника искажает заискивающая улыбка.
— Целый чемодан денег получите. Пятьдесят тысяч. Сто… и никто не узнает.
— И какие деньги? Американские?
— Разные, Лесь Иванович… Сто тысяч даю, сегодня же…
— Молчи, барин! И миллионы не помогут тебе…
— Лесь Иванович, вспомните нашу первую встречу. Я же вам помог… Чем мог, пособил…
— Чем ты мне пособил?! Тем, что слизняком заполз в мою доверчивую душу, да и обернулся гадюкой? Тем, что сапоги мои спас?.. Подойдут наши — я эти сапоги сразу сброшу с ног. Ни тысяч твоих не хочу, ни сапог!..
Он зорко посмотрел на поле.
На синем, чуть зеленеющем востоке уже погасли отблески пожара и вместо злого огня нежно трепетало первое золото рассвета, и на фоне зари уже виднелись фигуры спешивших к Лесю односельчан.
На востоке поднимается багряное полотнище, и еще невидимое солнце расписывает на нем лучами величественный венок зари. А из-под самого зоряного венка выезжают трактористы. И земля вздымается, рассыпается, а ее нежные комочки вдруг взлетают вверх и оборачиваются жаворонками, песней. Пахари торжественно сворачивают с дороги в поле. Навстречу им, размахивая руками, спешит дед Степан.
— Подождите, деточки, подождите, внучата мои…
— Дедушка, что случилось? — встревоженно окружают его пахари.
— Дальний путь с гор, а ноги-то уж подтоптались, вот я и запоздал. Хочу, детушки, тоже пойти за плугом. Напахался я на своем веку, немало напахался, А только как же, думаю, новая жизнь у моих внуков без меня начнется? Дайте хоть одну ровную борозду с трактористами пройти. Павло! Павлик! — крикнул дед Гритчуку. — Останови на минутку свою машину, дай полюбоваться.
— Для вас, дедушка, остановлю. — Тракторист упруго спрыгнул на землю, подошел к старику. — Что там у вас?
— Хочу с тобой пахать, на машине, хоть самую малость…
— Как это — со мной? — удивился Павло.
— Ты, сынок, помоложе, да к тому же ученый, ну и веди свою машину, только так веди, чтоб деду поспеть за нею, а я за плугом пойду. — Старик подошел к трактору, посмотрел на плуги и беспомощно заморгал глазами. — А куда же, сынок, чапыги подевались? Взяться-то не за что…
— В прошлое отошли чапыги, — рассмеялся тракторист.
— Выходит, и не доведется мне с тобой на машине пахать?
— Верно, придется вам за простым плугом пойти, — сочувственно глядя на старика, проговорил Гритчук и прикусил нижнюю губу.
— Становитесь, дедушка, на мое место! — крикнул с борозды Юрий Заринчук и перешел от плуга к лошадям.
— Спасибо, Юра. Уважил старика, так теперь слушайся его. Веди прямую, только прямую линию. На всю жизнь прямую.
Лица гуцулов осветились улыбками.
Юрий тронул коней, и земля зашуршала, поглощая сияние плуга и солнца.
Борозда тянется все прямо и прямо, перерезая поперек межи и сорняки…
— Как, дедушка? — оглянувшись, спросил Заринчук.
— Так, дитятко, словно веду свою борозду к самым райским вратам.