— Не в озерко, а в приозерный грунт. Разве это не волшебство? — спросил Михайло Гнатович, указывая на роскошную, зеленую, как барвинок, кукурузу.
— Волшебство! — согласился Нестеренко.
Михайло Гнатович перебирает руками листву и стебли кукурузы.
— Что, экскурсанты не приходили сюда?
— Один чуть ли не каждый вечер ходит.
— Кто?
— Василь Букачук.
— Не мешает его интересом и других заразить, только чтоб не в вечерние часы ходили. Надеюсь, теперь не одно такое озерко заинтересует девчат.
— Подумаем, Михайло Гнатович. У меня уже два озерка есть на примете.
— Микола Панасович, только озерки или люди тоже?
— И озерки и люди.
— Поедем на табак?
— А когда же отдыхать?
— В дороге, в дороге! В машине.
— Ну можно ли так — все время недосыпать?! То собрания, то совещания, то лекции, то беседы, то поле, то диссертация — так никогда и не выспитесь!
— Уж не жена ли моя тебе нажаловалась? — засмеялся Чернега. — Все время нападает, твердит, что муж у нее живет неправильно: первую половину жизни недоедал, а теперь недосыпает.
— А на меня и напасть некому, — вздохнул Сенчук.
У озерка девушки заканчивают подкормку кукурузы и сахарной свеклы. Катерина Рымарь остановилась у дороги.
— Стою я, девушки, в кукурузе и думаю: украсит наша Мариечка грудь орденом или нет?
— Что и говорить, неотложные у тебя заботы! — отозвалась Мариечка. — Девчата, пойдемте на Черемош, а то мы мешаем Катерине думать.
— А что, и мешаете, — Катерина провожает подруг глазами и мечтательно бормочет про себя: — А он и говорит мне: предсказываю — получишь! И отчего эти слова так понравились, так запомнились мне? Такие слова, что просто ой, ну, до того, что прямо ох!.. Девчата, хоть не начинайте плясать без меня! Давайте я начну! — И она завертелась, закружилась, догоняя подруг.
Из-за высоких лесов выплывает месяц, и оживает серебряная рябь Черемоша, озерко и земля. Прихотливая игра света и теней непрерывно меняет окраску голубых гор, и кажется — они реют в воздухе, под шум реки, под мелодию песни о каменной горе и голубях.
К озерку подходят Василь Букачук и Иван Микитей.
— Растет кукуруза-то! — удивляется Иван, искоса поглядывая на друга. — Философия!
— Да, подымается понемногу, — примирительно говорит Василь. — Только восемьдесят тогда уродится, когда в моих вихрах соловей гнездо совьет.
— Гляди, как бы не запели твои вихры.
— Не запоют.
— Да что мне говорить с осторожным консерватором! — Иван презрительно отвернулся от товарища. — Счастье твое, Настечка, что не такого пенька полюбила. И Мариечка будет счастлива, если бросит такого.
— Может, помолчишь, верный мой товарищ?
— Могу и помолчать, ежели кое-кому не по душе любовная самокритика.
С берега Черемоша, обнявшись, летят голоса Мариечки и Настечки:
Все четверо, сдерживая радость, встретились на мосту. Заговорили не словами — глазами. И вот уже одна пара поднимается на гору, другая спускается в долину. Катерина следит за этой немой картиной прощания и не может удержаться, чтобы не проговорить хоть про себя:
— Вот и разошлись на мелкие звенья.
А по мосту, обнявшись, идут с песней другие девушки.
Сразу же за гладью прудов виднеются красные ульи, выбегающие в розовую пену гречишных полей. Пчелы падают на медвяный клин солнечным дождем, и он звенит, как арфа.
На лужайке между прудами и полем сидят Микола Сенчук, Юрий Заринчук, Григорий Нестеренко и Ксеня Дзвиняч.
— Партийное собрание? — подходя к ним, спрашивает дед Степан.
— Партийное собрание, дед. Как здоровье?
— Лучше, чем пятьдесят лет назад. Ну, чего хохочете? Не верите, что дед и работать может и в чарке ни капли на слезы не оставит?
— Верим, дедушка.
Микола, а разве можно проводить такое собрание не в кабинете, а вот так, когда вокруг пруды, поле, ульи?
— Подчас даже необходимо.
— Ишь ты! А нельзя мне, беспартийному деду, «подчас» послушать?
— Слушайте, дед Степан. — И Сенчук, увлекшись, заговорил, оттачивая каждую фразу: — Наша главная линия — чтобы и человек и природа трудились ради изобилия, радости, счастья. Эту линию обязан проводить каждый колхозник, этому пусть служит каждое большевистское слово, каждая малейшая отрасль нашего хозяйства. Это хорошо, что вы в выступлениях выводили на чистую воду все, даже мелкие недостатки. Труднее всего лечить застарелые болезни и ошибки, они разъедают радость труда, радость широкого взгляда на жизнь. Позавчера проверяли мы договора своих соседей. На полях у них порядок, а широкого взгляда на жизнь нету. Перед самым селом, как вы знаете, начинаются гнилые низины, где только лягушки задают концерты комарам. «Отчего не устроили пруды? Почему у вас тут вместо золотых стай карпа черные тучи малярийных комаров?» — спрашиваем Панаса Мартынюка.