И вот идут тренажи в кабинах, кипит работа в спорт-городке. Не с нуля, конечно, начали. До прибытия полка здесь стояла эскадрилья истребителей. Они улетели, а семьи живут пока еще здесь, в трех небольших кирпичных домах. По городку гуляют их ребятишки. Те, что повзрослев, помогают летчикам, сажают деревья, расчищают площадку.
А самолеты летают. И свои полковые бомбардировщики, и истребители, расположенные на соседнем аэродроме. В основном это "Чайки" и И-16, короткие, лобастые самолеты с глухо рокочущими моторами. Изредка появляются "яки" - длинные, сигарообразные. Вот, звеня мотором, один пронесся над самыми крышами городка, стрелой ушел в высоту.
- Кто-то из бывших местных, родных приветствует...- протянул Михеев мечтательно, улыбнулся и позавидовал: - Были бы мы лейтенантами, летали бы в первую очередь.
Обидно Михееву: хотел стать штурманом, а стал стрелком-бомбардиром. Собирался стать лейтенантом, а стал сержантом. Ничего не поделаешь, повлияла международная обстановка, училище пришлось заканчивать по сокращенной программе. Суть одна, все равно летать будешь в качестве штурмана, а положение совершенно иное: сержант - это срочнослужащий. Жить ему надо в казарме, стричься наголо. И зарплата в два раза меньше. И так, пока не пройдут четыре года, срок срочной службы.
Когда прибыли в полк и узнали, что в нем всего семь самолетов, Михеев повторил крылатую фразу: "Командиры летают, а рядовые лишь смотрят да ходят в наряд".
А Владимир смотрит на все это проще. Он мечтал быть военным и стал им. Мечтал научиться летать и научился. Срочная служба? Казарма? Ничего страшного. Полтора года прошло, осталось два с половиной. За это время он станет настоящим, опытным штурманом, воздушным бойцом. К тому времени ему будет только двадцать два года, впереди - целая жизнь, полеты, работа.
...Подошел капитан Хорошилов. На нем серый летный комбинезон. Через плечо планшет с картой, за поясом перчатки с раструбами, в руке - шлем с очками. Стоит, улыбается, смотрит на работу пилотов и штурманов. Взлохматил вихор одного из крутившихся здесь ребятишек, за плечи обнял другого. Сел на скамейку.
- Товарищ капитан, рассказали бы нам, как воевали, поделились бы опытом, - просит Владимир.
Капитан ответил не сразу. Достал папиросу, покатал между пальцами, чиркнул спичкой.
- Вы это правильно, Константинов, опытом делиться нужно, - Хорошилов затянулся, окутался сизым дымком.- Не просто рассказать, а именно поделиться, чтобы польза была. Но я это сделаю несколько позже, а вначале устрою вам встречу со старшим лейтенантом Курбатовым и лейтенантом Панкратовым. Они тоже воевали на Карельском перешейке, тоже награждены. Но они не летчики, как я, а штурманы. Встреча со штурманами будет для вас полезней, чем с летчиком.
И вот встреча. Панкратов сидит за столом, Курбатов стоит, рассказывает, рисует картину боевых дел экипажа бомбардировщика. Владимир слушает, боясь пропустить слово.
...Экипаж, получив боевое задание, идет к цели. Штурман смотрит на карту, пытается сличить ее с местностью. А местность плотно покрыта снегом. И лишь присмотревшись, можно увидеть озера - огромные белые площади. Можно увидеть и болота. В отличие от озер, они нескончаемы и чуть потемнее - от пожелтевшей травы, тростника, редких кустарников. Штурман смотрит, пытается их различить. Одновременно смотрит на карту. И в этом его беда. Местность надо знать без карты, на память, изучив ее до полета. Уткнувшись в карту, не увидишь, как к тебе подойдет истребитель противника...
- Штурман, где мы находимся? - кричит летчик.- Действительно, где мы находимся? Где наша цель? Какой на нее курс? Сколько туда лететь? У меня сжимается сердце, - вспоминает Курбатов и делает вывод: - Какой бы ни была обстановка, что бы ни делал штурман в полете, он всегда должен знать место своего самолета, в любую минуту выдать курс командиру экипажа. А для этого ориентировку надо вести всегда, даже во время воздушного боя. Ведь потеря ориентировки - это в конечном итоге срыв боевого задания, а то и гибель экипажа.
- На цель надо выходить точно и безошибочно, - наставляет штурман Курбатов.- Чтобы ударить по ней с первого захода. И выходить надо так, чтобы солнце слепило не тебя, не твоего командира, а вражеских зенитчиков, которые будут стараться сбить твой самолет. Изучение цели, подходов к ней, расположения зенитных средств врага, поражение военного объекта - дело штурмана.
- Разницы здесь нет: в составе одного экипажа штурман совершает полет или в составе группы, он постоянно должен знать место своего самолета и в сохранении ориентировки должен надеяться лишь на себя. Это закон. Представьте, - говорит Панкратов, - флагман подбит. Вам приказали выйти вперед и вести группу, а вы, надеясь на штурмана флагманского самолета, ориентировку и счисление пути не вели, не знаете даже, где находитесь. И подобное однажды случилось. Заблудилось звено СБ. Запас горючего иссякал, и командир принял решение идти на посадку. Выбрали место - лед Ладожского озера. Что может быть лучше, ровнее? Так звеном и пошли. Да только лед оказался неровным...
Чаще других с молодыми штурманами и пилотами бывает заместитель командира эскадрильи по политической части старший политрук Василий Овечкин. Летчик, участник боев на Карельском перешейке, он награжден орденом Красного Знамени. Человек веселый, общительный, обаятельный. Он всегда среди людей: на полетах, в штабе, на спортивной площадке. Добросовестно, с любовью и знанием исполняет свою нелегкую должность комиссара.
Ему действительно нелегко. Командиру проще: приказал - выполняй. А замполит не приказывает, он убеждает, воспитывает людей так, чтобы они с готовностью, с душой выполняли приказ командира.
- Хочу вас спросить, - обращается замполит к молодому пилоту старшему сержанту Цимбалюку, - что для вас может явиться помехой в бою, если вдруг начнется война? Лично для вас.
Цимбалюк - командир экипажа бомбардировщиков, в состав которого входит стрелок-бомбардир Константинов. Вопрос необычный. И хоть задан Цимбалюку, все понимают, что это касается всех. И неспроста: с Германией заключен пакт о ненападении, но немецкие самолеты-разведчики все чаще нарушают наши воздушные границы, летают над нашей территорией. Припоминалось и старое: из уст в уста передаются рассказы советских летчиков, воевавших с фашистами в небе Испании, познавших их волчьи повадки.
Задумался Цимбалюк: что же может явиться помехой в бою, если вдруг начнется война? И вдруг мысль: неподготовленность. Личная неподготовленность к бою.
Может ли он, молодой пилот Николай Цимбалюк, встретить врага во всеоружии? Едва ли. Сколько времени он не летает? Месяц? А летчик должен летать систематически. Только в постоянных тренировках он обретает умение и опыт. Не тренируясь, не летая, он быстро теряет летные навыки.
- Самое страшное, - говорит Цимбалюк, - не знать свое оружие, не уметь применить его против врага, оказаться небоеготовым...
Правильно сказал Цимбалюк. И за себя сказал, и за товарищей. И комиссар его понял. Улыбнулся, спрашивает:
- Жалуетесь?
- Да, - кивает пилот, ободренный улыбкой Овечкина. Понятно ему, для чего комиссар завел такой разговор: предупреждает, настораживает о возможности нападения немцев. И всем это понятно.
- Все будет нормально, друзья, - говорит Овечкин, - на днях начнутся полеты. Завтра получим еще несколько самолетов. Затем и зашел, чтобы порадовать...
"Приятно услышать такое сообщение, но почему, - думает про себя Константинов, - мы получаем по семь, по пять самолетов? Почему же не сразу, не все, что положено?"
Чуткий человек Василий Овечкин, понятливый. Ничего не сказал Константинов, лишь на секунду задумался, но Овечкин заметил и это, поясняет:
- Лучше, конечно, если в полк приходят сразу все самолеты. Распределил их по экипажам, и - летай на здоровье. Но идет перевооружение армии, в том числе авиации. Полки, в которых имеется опытный летный состав, вместо СБ получают пикирующий бомбардировщик Пе-2. Но переучивание на новую технику идет постепенно, сначала самолеты получает одна эскадрилья, затем другая: нельзя выводить из строя сразу весь полк, нельзя подрывать боеготовность. Вот так-то, товарищи!