Деда Миша погрузился в раздумья, иногда переводя взгляд с Айнур на большое пластиковое окно, за которым рос инжир. Айнур выплакалась и успокоилась под конец рассказа. Видно, что ей полегчало.
– Ладно, отдыхайте, деда Миша, не буду вам мешать, – любезно, тепло молвила хозяйка дома. – Когда придёт Димитрий, позову вас. Отдыхайте! – и она вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Деда Миша посидел неподвижно на кровати минут пять, думая о превратностях судьбы, а после прилёг на мягкую, удобную кровать с чисто выстиранным пододеяльником, и заснул.
Снилось, будто попал он на праздничное застолье: столы ломятся от яств, комната полна людей. Все родственники здесь: и сын с женой, и внук Димка с Айнур, и Артёмка, даже Клавочка, давно ушедшая с этой земли, тоже здесь. И вот он входит в комнату, до всех так далеко, точно комната растянулась в длину. Пытается аккуратно пробраться к месту – Димка там, смеётся, совсем как в годы юности. Все замечают, какой он весёлый, счастливый. Наконец протискивается, садится на место, извиняясь: «Придётся немного потесниться». А место оказывается странное: будто не стул, а доска как качели на канатах под ним и слегка раскачивается. Как вдруг народ сам по себе расходится. Видно, засиделись за столом, и свободных мест сразу много становится – занимай любое!
Тут он проснулся – кто-то легонько теребил его за плечо. Это оказалась девочка-служанка.
– Хозяйка велела разбудить вас: он вернулся.
– Кто, кто? – спросонья пробормотал деда Миша, протирая глаза и удивляясь, что за окном стемнело, и первые звёздочки, как бусинки, зажглись на тёмно-синем небе.
– Да внук ваш, – напомнила девочка.
– А-а… конечно, конечно. Я сейчас буду… Спасибо, девочка.
Деда Миша наспех привёл себя в порядок, вздохнул с облегчением, предвкушая долгожданную минуту, и засеменил по лестнице. Сердце забилось быстрее. Вот, наконец, он сможет сбросить то, что так долго мучило его, – кандалы вины. Что гложет и не дает покоя. А без обретённого покоя старость принесёт не отдохновение от бурной жизни, не медленное, вдумчивое изучение прожитой жизни, а сплошные несчастья, душевные муки и болезни.
В столовой собралась вся семья: во главе стола сидела непреклонная Айнур, грозно шевеля бровями. Слева от неё сидел, ерзая на стуле, Артёмка, справа, откинувшись на спинку стула, – Димка, её муж. В свои тридцать пять лет он имел лицо, изборождённое морщинами и следами бессонных ночей; волосы небрежно спадали с висков, наполовину закрыв уши, твёрдый нос, воспаление на губе, чуть сутулая осанка, теперь едва заметная, но спустя годы грозящая радикулитом и серьёзными осложнениями со спиной, – во всем внешнем облике читалось безразличие и усталость от жизни. На капризы сына он реагировал вяло, неохотно, так, будто это отвлекало его от каких-то важных и значимых мыслей.
– Внучок, здравствуй! – воскликнул с лестницы деда Миша, всплеснув руками. – Как я рад, что на склоне лет увижусь с тобой!
– Не могу сказать того же, дед. Но проходи, раз пришёл, садись за стол, поужинаем вместе, – предложил внук.
Служанка подала горячий плов – рис ещё дымился; налила небольшой бокал вина и разложила столовый набор на положенные места: вилку слева, нож справа. Деда Миша присел и сразу хотел перейти к главному, но внук махнул рукой и цыкнул:
– Наболтаемся ещё. Хочется поесть в тишине.
– Когда это мы наболтаемся? – едко спросила Айнур. – Хочется знать.
– Когда-нибудь… – буркнул муж и усиленно застучал вилкой по тарелке, налегая на плов.
Даже Артёмка, вечно шумный и голосистый, притих и наворачивал за обе щеки. Деда Миша жалобно смотрел. Еда вставала поперёк горла, но, казалось, никого это больше не заботило.
«Надо извиниться, – думал старик, – бухнуться ему в ноги и просить прощение. Или, может, обождать? Вон он какой – не настроен сейчас разговаривать. На жену и сына не смотрит. Может, на работе день тяжёлый был? Глядишь, поест, расслабится – вот тогда к нему и подойду. Да, лучше подождать».