И все же должно было пройти, по меньшей мере, еще около тысячи лет, прежде чем эти семена прогресса, брошенные в землю наших холмов, всколосились и дали ощутимый урожай.
Кажется очевидным, что широкое развитие пастбищного животноводства в лесной зоне обязано появлению металлических орудий, в первую очередь медных топоров и косарей для рубки кустарника и веток. Однако медные и бронзовые орудия никогда не могли полностью вытеснить каменные. До начала выплавки железа вся растущая потребность в рубящих орудиях, как я уже говорил, удовлетворялась за счет кремневых топоров.
Так что же было причиной, а что — следствием? Потребность ли в топоре как необходимом орудии лесного животноводства вызвала к жизни специализированные районы добычи кремня, или, наоборот, возможность удовлетворения массового спроса на кремневые топоры сделала возможным продвижение животноводства из степной и предгорной зоны в лесостепи и в леса? Как бы то ни было, рассматривая пути специализированной торговли в доисторической Европе, угадываемые по находкам каменных топоров, сделанных из кремня различных месторождений, медных и бронзовых слитков, янтаря, парадной посуды и драгоценного оружия, происходящих из центров крито-микенского мира, или нефритовых колец и бронзовых кинжалов из Забайкалья, да, наконец, по составу самой бронзы, попадающей в наши леса то с Кавказа, то из-за Урала, то с Балканского полуострова, можно лишь поражаться слаженной и дружной работе древних европейцев, с которой они возводили здание общего будущего.
По нитям этих торговых путей расходились не просто предметы, сырье или материалы. По ним расходились идеи — затрагивая воображение, трансформируясь, оседая, готовя сознание человека к следующему его шагу, к новым идеям и открытиям, распространяющимся таинственным образом через весь континент от одного океана до другого. Связь между животноводством и земледелием была, но связь иная, чем это обычно предполагают. По этому поводу все тот же Г. Кларк в своем исследовании об экономике доисторической Европы писал:
«Вполне естественно предполагать наличие тесной связи между выращиванием злаков и разведением скота, так как и то и другое влекло за собой нарушение обычного экологического окружения. По мере того как доисторическое земледелие становилось все более интенсивным, лес был вынужден отступать и площадь более или менее открытых пространств возрастала. Это создавало благоприятные условия для овцеводства, условия, которые, однако, менее подходили для разведения свиней; следует все же помнить, что на протяжении всего доисторического периода древние поселения часто бывали вплотную окружены девственными лесами, где мог кормиться скот. Еще большее значение в некоторых отношениях имело повсеместное введение системы оседлого земледелия: оставшиеся под паром поля служили великолепными пастбищами для овец, а сами овцы приносили неоценимую пользу в смысле обогащения почвы. Таким образом, овцеводство великолепно уживалось с оседлым земледелием, и замечательно, что усиление значения этих обеих отраслей сельского хозяйства на большей части территории Северо-Западной Европы относится к одному и тому же времени».
Для лесной зоны Восточной Европы картина была несколько иной. Но в целом можно видеть, что и здесь во II тысячелетии до нашей эры земледелие укореняется именно в тех районах, которые за тысячу лет до этого подверглись интенсивной эксплуатации фатьяновцами и которые до сих пор составляют основной земельный фонд нашей Нечерноземной зоны.
Впрочем, для того чтобы такой вывод мог быть сформулирован, потребовались годы поиска и объединенные усилия многих археологов.
Интерес к экономике первобытного общества, в том числе и к древнему земледелию, возник у меня и моих сокурсников по университету еще на студенческой скамье. Мы учились в годы, когда С. П. Толстов открывал древние земледельческие цивилизации Средней Азии, только что вышла книга Г. Чайлда о древних земледельцах Востока, а Т. С. Пассек и С. Н. Бибиков исследовали один из древнейших очагов земледелия в Восточной Европе — трипольскую культуру.