Деревянная фигурка лосихи из Горбуновского торфяника.
Потребовалось несколько лет, прежде чем я осознал, какой взрывчатой силой обладает этот факт. До самого последнего времени стоянки эпохи мезолита находили только высоко над водой — на тех же местах, где лежат самые высокие неолитические стойбища, или еще выше. Как правило, на уровне неолитических стойбищ лежали слои позднего мезолита, а выше — самые ранние. Между теми и другими был разрыв в несколько тысяч лет, зияние, пустота, как будто бы в этот промежуток человека и не было. Вот почему археологи были в недоумении, где же следует искать стойбища промежуточного времени в нашей средней полосе России.
Теперь ответ напрашивался сам: внизу, у самой воды.
Среди археологов и палеогеографов такая дата, связанная с мезолитической стоянкой, вызвала недоверие. Высказывали предположение об ошибках, загрязнении образца современными радиоактивными осадками, винили почвенные воды, нарушившие геохимический баланс… Но прошло всего несколько лет, и для двух безусловных мезолитических комплексов — на Берендеевом и на Ивановском болотах — были получены такие же цифры: 8810 и 8750 лет от наших дней! И что особенно важно, в каждом случае положение мезолитических остатков указывало на падение уровня воды и пересыхание торфяников.
Для трех не связанных друг с другом водоемов была получена одна дата одинакового события. Это позволяло не только пересмотреть прежние представления об их истории. Сочетание радиоуглеродного анализа с данными археологии и пыльцевого анализа открывали возможность нового подхода к изучению биосферы. Речь шла теперь не о случайных колебаниях уровня озер, а о регрессиях и трансгрессиях, подобных тем, которые давно изучают на морских побережьях. На суше колебания уровня моря отмечены террасами, грядами дюн и остатками древних поселений. Последние не стоило сбрасывать со счета. Именно они отмечали время регрессивного состояния океана. На Белом море такими вехами служили сезонные поселения охотников и оленеводов. На берегах Средиземного, Черного и Каспийского морей эту роль исполняли руины древних городов и могильники, затопленные или хранящие следы затоплений.
Вот почему, вернувшись после Севера на берега Вексы, я задумался над вопросом: нельзя ли и здесь использовать неолитические поселения и стойбища в качестве своеобразных указателей, отмечающих колебания Плещеева озера на протяжении голоцена? Как это сделать, я уже догадывался.
Почти через двадцать лет после первой моей разведки я снова шел по древним береговым валам Плещеева озера, выходил на заросшие соснами мысы, где под слоем тонкого мха и сероватого подзола лежали остатки древних поселений и стойбищ, отыскивал впадины своих прежних, давно заросших раскопов, продирался сквозь болотистую чащу кустарника на месте бывших заливов и — вспоминал. Нет, не чувства свои, затерянные в прошедших годах, не тропы прежних, еще студенческих лет. Я вспоминал, что и как лежит под моими ногами, где надо зачистить край старого раскопа, а где можно поставить рейку прямо на землю.
Мне снова повезло. Солнечный день выпал, как падает выигрыш в лотерее, в моем распоряжении оказалась машина с шофером и великолепный геодезист с нивелиром. От Вексы до Куротни по всему берегу, оттуда — к Переславлю, и снова — от Городища к Кухмарю, через Дикариху — таков был наш маршрут в полтора десятка километров, прошедший по десятку памятников.
Задумав это мероприятие, вряд ли я мог ответить себе, что ожидаю найти. В первую очередь я хотел узнать, как лежат слои древних стойбищ относительно уровня воды в озере. Привыкнув на Севере иметь дело не с местностью вообще, а с ее структурой, отмечающей определенные этапы в истории природы, я хотел видеть ускользавшую от прямого взгляда структуру котловины Плещеева озера. До сих пор вокруг озера отмечали только одну озерную террасу, а берега Вексы считали обычным прирусловым валом. А ведь стоило сделать несколько замеров с помощью нивелира, как тут же выяснилось бы, что на протяжении всего течения Вексы и вокруг Плещеева озера есть четко выраженная пойма, первая и вторая террасы, особенно хорошо выраженная третья, местами переходящая в древний береговой вал, а между ними — серия промежуточных.
Произошло так не случайно.
Работая бок о бок с геологами и палеогеографами, я понял, как отличаемся мы в подходе к одному и тому же явлению. Разница проявлялась в «масштабности» видения. Оперируя большими территориями — районами, областями, континентами, представители естественных дисциплин рассматривали их из таких космических далей, что человек, как таковой, просто исчезает. Он становится абстрактным понятием, бесконечно малой величиной, которую можно уже не принимать во внимание. А вместе с человеком исчезает все, для человека существенное и ему сомасштабное, что привык рассматривать археолог: впадины древних жилищ, колебания уровня грунтовых вод в пределах нескольких десятков сантиметров и следы весенних паводков.