Чтобы заметить террасы Вексы и Плещеева озера, надо было увидеть человека, оставившего на них свои следы.
Результаты нивелировочных ходов, протянувшихся в тот день вокруг озера, оказались впечатляющими. Колонки цифр в полевом дневнике показывали, что все без исключения древние стойбища занимают одно из трех положений: в пойме, возле уреза воды, и на первой или на второй озерной террасах. Промежуточных положений не было. На третьей террасе, совпадающей с самыми высокими отметками берегового вала, лежали уже селища раннего железного века.
Теперь можно было построить график, воспользовавшись для системы координат высотой залегания культурного слоя над уровнем озера и временем его отложения.
По мере того как уточнялось место каждого археологического комплекса, передо мной возникали отрезки кривой, в целом напоминающей синусоиду. Наиболее явной она была для периода среднего голоцена: археологические культуры следовали одна за другой, памятников оказывалось достаточно много, у некоторых были радиоуглеродные датировки, определявшие положение комплекса во времени достаточно точно. Хуже обстояло дело с более ранним периодом. В моем распоряжении были пять точек, из них надежно датировать я мог только одну. Остальные определялись методом исключения в диапазоне тысячи лет. С другого конца кривой все обрывалось на середине первого тысячелетия до нашей эры, когда человек поднялся от кромки водоема на высокие берега, к полям и лесосекам.
Новые радиоуглеродные датировки археологических комплексов и высота залегания этих комплексов над уровнем озера наглядно показывали периодическую смену мест поселений древнего человека по вертикали, как будто бы этими передвижениями управлял невидимый дирижер. Какая могла быть тому причина? Ответ напрашивался один: колебания уровня самого озера, происходившие, по-видимому, регулярно в течение последних девяти тысяч лет, и управлявшие уровнем стояния грунтовых вод.
Картина вырисовывалась достаточно грандиозная и впечатляющая. И все же, чтобы она была «корректной», как говорят в науке, прежде чем ее принять, следовало ответить на два каверзных вопроса: почему сезонные стойбища и поселения оказываются в такой зависимости от колебания уровня водоема и откуда можно видеть, что кривая — не частный случай, отмечающий какую-то особенность Плещеева озера, а закономерность, которой следуют все водоемы на этой территории?
Трудным был первый вопрос. Но, сравнивая места древних стойбищ, я мог видеть, что люди гораздо меньше обращали внимание на расстояние от поселения до берега водоема, чем на его высоту над уровнем водоема. Вероятно, всякий раз, возвращаясь на знакомые места, они осматривались и прикидывали: как обстоит дело с водой в этом году? Стоит ли разбивать чумы над старыми очагами, или воды слишком много, старые места слишком сыры и надо перебираться на метр-полтора выше?
Доказательство я видел в очажных ямах поселений, расположенных на первой террасе. В отличие от таких же очагов, но расположенных выше над озером, эти по горизонтали были прорезаны ортзандами — корочками песка коричневого цвета, цементированного солями железа.
Ортзанды образуются на границе долговременного контакта грунтовых вод, уровень которых зависит от уровня близлежащего водоема, и атмосферных вод, проникающих сквозь почву в виде дождя и талого снега. Другими словами, каждый слой ортзандов отмечает уровень максимального поднятия грунтовых вод, а стало быть, уровня окрестных водоемов, для определенной исторической эпохи.
Толщина корочек ортзандов в древних очагах не превышала двух-трех миллиметров, а их число было значительно меньше, чем в окружающей почве. Очаги фиксировали только те трансгрессии водоема, которые произошли уже после того, как человек забросил это стойбище и перебрался выше.
Но почему человеку надо было селиться у самой воды? — размышлял я. Казалось бы, два-три метра по вертикали ничего не решают: это всего лишь на десять — двадцать метров дальше от кромки берега… А между тем для древнего охотника почему-то особенно важны были именно эти метры!