Сейчас он пытался понять, действительно ли сносит корабль или начинается «нормальная» галлюцинация. Он нащупал ларинги на горле.
— Командир, — не отводя взгляда, быстро, настороженно спросил он, — командир, нас сносит вправо? Нет?
Кучеров почти облегченно коротко улыбнулся:
— Мне тоже! Значит, есть... Лежишь, Машков?
— А? Н-нет... То есть... Как ты понял?
— Крепче держись, Витька!
Ту-16 чуть откачнулся влево, просев.
Щербак, расставив ноги, подставил руки под подбородок и постарался «заклиниться» как можно прочней среди аппаратуры; Ломтадзе прижался спиной к спинке кресла и расстегнул привязные ремни — ему-то они ни к чему, только помешают в случае чего; Агеев крепко взялся за упоры кресла.
Последние секунды.
Кучеров медленно, всем своим существом ощущая: «Пора!» — медленно потянул назад сектор газа. Ноги немели от напряжения, вдруг заныли зубы — он даже не заметил, когда так крепко сжал их. Ну, где же полоса?..
Ил-28 словно всплывал вверх, размывался белесым светом, растворялся в нем — да где же огни? Неужели мажет? Где огни?!
Он хотел приказать: «Ракету!» — и не успел. Одновременно с призрачно мигнувшей и метнувшейся слева внизу вспышкой острого прожекторного света он услышал — нет, его буквально оглушил крик Машкова.
— Вижу! — оглушительно заорал Машков. — Вправо, командир, вправо! Высота касания... Нет высоты! Земля! — Он, вжавшись лицом в ледяное стекло, вперился в мелькающую прямо под ним, летящую все ближе, все ближе, стремительно несущуюся землю — просто землю, пустую землю! Корабль качнулся, земля заскользила боком, Машков ощутил движение корабля резко вправо, а земля вздымалась навстречу, накатывалась в лицо, Машкова обдало ужасом, он, цепенея, выбросил вперед руки и крепко уперся в рамы, растопырив локти и колени и не сводя немигающих глаз с бешеного струения серой травы, гравия, каких-то бугорков — пустырь?! Метнулась серой змеей бетонная дорожка и пропала, тут же снизу вынеслись ограничительные огни полосы — они, струйно мигая, мчались наискосок; он не успел крикнуть об этом, спасти, предупредить — тяжеленный корабль рывком дернулся на левое крыло, подворачивая к полосе, — Кучеров все видел! Вот она! Вот!
Масляно блестящая бетонная полоса летела в тумане, словно корабль неподвижно повис над ней, — и Машков понял: они мажут, они страшно, убийственно мажут, они давно проскочили «Т».
И когда машина мягко, но неотвратимо просела, пошла вниз, Кучеров тоже все понял и, как мог, осаживал корабль — Машков зажмурился, чтоб не видеть этого невозможного, устрашающего снижения, — и тут тяжелый удар впечатал его в пол. Он с размаху грохнулся лицом в стекло и услышал, ослепленный полыхнувшей болью, истошный, режущий взвизг покрышек, уханье амортизаторов; нос корабля подбросило вверх; еще удар — лицо мгновенно оледенело...
А Кучеров в эти кратчайшие мгновения успел перебросить к себе рукоятки экстренного торможения и, выпятив прикушенные в кровь губы, выкрикнул:
— Парашют!
Он не видел, как Савченко воткнул кнопку тормозных парашютов, не слышал, как выстрелил сработавший пиропатрон, слышал лишь спасительно рванувшую его вперед тяжесть и зажал аварийно тормоза.
Колеса, намертво схваченные блоками тормозных колодок, пронзительно визжали; из-под тележек шасси бил синий дым, ошметками летела в стороны и пятнами горела на бетоне сорванная резина покрышек. Огромный корабль, несущийся уже за серединой полосы, тормозил...
В небе рокотали моторы; неподалеку глухо взвыли вертолетные винты. Из поредевшего тумана вырвался темно-зеленый Ми-8, с клекотом пронесся над людьми, бегущими к самолету.
Его винты еще мели серый воздух, гоня волнами мокрую траву, как откатилась дверь и из кабины, не дожидаясь трапа, выпрыгнул генерал, заспешил, спотыкаясь и придерживая фуражку, к затихшему Ту-16, у смятого крыла которого сгрудилась толпа.
XI НОВЫЙ ДЕНЬ ПРИХОДИТ ВСЕГДА
Самое смешное было то, что, когда вертолеты сели рядышком на своем аэродроме, Кучерова едва добудились — он ухитрился заснуть сразу, как только забрался в кабину вертолета, и заснул таким мертвецким сном, что его пришлось выносить из Ми-8 под сочувственными взглядами и не лишенными юмора комментариями огромной толпы встречающего аэродромного люда.