…Курбан понимал, как нелегко приходится Морозенко. Попробуй оторвись от басмачей: вцепились. Энвер-паша и Ибрагимбек уже там, в районе боев. Посылают небольшие отряды обходными тропами в кишлаки на пути полка, чтобы не дать передохнуть, сменить коней, запастись провиантом и фуражом. Трудно Морозенко…
Курбан чувствовал, как с каждым часом нарастает в нем раздражение, отчаяние от того, что он не может участвовать в бою, чем-то помочь отсюда. Он в полной безопасности, сыт, ухожен, он развлекает разговорами вздорную старуху, играет в молчанку с девушкой, то и дело ловя на себе ее спрашивающие взгляды. Может быть, и она ждет, чтобы ее развлекли?
«Спокойно! — уговаривал себя. — Это — временно. Нет связи? Будет связь! И что сообщить — тоже будет. Хазрат все знает, все скажет. Теперь он все скажет…»
День угасал.
Смолкли последние выстрелы, сдуло ветром пороховую гарь.
Уже в сумерках разжигали костры, с наступлением темноты они светились ярко и тревожно.
Устало подрагивали, всхрапывали над торбами лошади. Снятыми с них войлочными попонами люди укрывались от ветра. Невдалеке от таких шалашиков сложены убитые, их укрыли кошмой. Время от времени видно — еще кого-то понесли туда. В такую минуту становятся слышнее стоны раненых. Их — немало…
Эту степь называют Пустыней смерти. Да, здесь нет воды. Пастухи привозили с собой запасы воды издалека, и ни одного глотка не давали случайным путникам.
Командующий со своим штабом расположился в заброшенной кошаре.
В загоне, кое-как приведенном в годное для жилья состояние, собрались Энвер-паша, Ибрагимбек, ишан Судур, Тугайсары, Давлатманбий, Фузаил Махсум, курбаши. Молча поужинали.
До поздней ночи заседал военный совет. Энвер-паша предоставил возможность высказаться всем.
После всех говорил сам. Говорил долго. Предложенный им план состоял в следующем.
Красные идут в Байсун, так? Хорошо, пусть идут. И пусть займут город. По пути надо гнать их, не давая ни минуты покоя. Они должны понести большие потери. Байсун для них — как мышеловка. Впустить — и захлопнуть. Мало этого! Надо занять все прилегающие к Байсуну кишлаки, лишив город связи с ними, и тем самым возможности обеспечения красных провиантом и фуражом. Теперь же, немедленно послать письма за подписью командующего в соседние области — в Самарканд (ишану Бахрамхану), в Фергану (курбаши Рузи, Парпи), в Хорезм (Джунаидхану), изложив сложившуюся обстановку, подчеркнуть, что если они уже сегодня не придут на помощь, завтра сами потеряют все. Главному штабу расположиться в кишлаке Кафирун, это в шести верстах южнее Байсуна: отсюда, по степи, открыта дорога на Кукташ и Душанбе. Байсун просматривается весь — как на ладони. Время от времени атаковать Байсун, вызывать недовольство населения Советской властью, засылая тайно в город своих людей для распространения всяких тревожных слухов, сеять панику и страх. Можно пострелять кое-кого из местных, кому уж так понравилась новая власть.
— Нет, прошло время бить поклоны Саиду Алимхану!
Пришло время признавать ошибки, с горькой усмешкой подумал он. Только теперь, под пулеметами красных, стало понятно, почему Саид Алимхан соглашался на любые уступки англичанам, лишь бы получить оружие. А кто тебе самому мешал прийти к тем же англичанам, ведь ты мог иметь могущественных покровителей! А теперь что? Думаешь, как бы наладить дружественные отношения с Энвером… И хочешь ты того или не хочешь, будешь возвышать его авторитет в глазах нукеров, курбаши, всего народа… При этом сам будешь удаляться в тень… все дальше.
Увидев под арбой с высоко поднятой оглоблей сидящих у костра Тиник и Айпарчу, пошел к ним.
— Как себя чувствуете, матушка?
Старуха попыталась встать, но наступила на подол.
— Сидите, сидите! — Ибрагимбек опустился на колени, подтянув под себя толстую кошму.
— А вы? — сказала старуха, всматриваясь в его лицо. — Не притомились? Закончили свой совет? Слава аллаху… О нас не беспокойтесь! Пока есть вы — разве нам может быть плохо?
Ибрагимбек согласно кивнул. Посмотрев по сторонам, сказал:
— Может, возвратитесь в Кукташ?
— Что? — Старуха словно испугавшись, замахала рукой. — Нет-нет!.. Решено: мы будем там, где вы!.. Если возвращаться, то вместе!
— Тогда отправляйтесь в Кафирун.
— Это где?
Ибрагимбек посмотрел на Айпарчу, прильнувшую к старухе.
— А ты не знаешь?
Айпарча слышала, что где-то недалеко от Байсуна, в складках Красных холмов, затерялся кишлак с таким названием.
— Слышать-то слышала, но не бывала там, — сказала она, обращаясь к матушке Тиник.
То, что Айпарча ответила не Ибрагимбеку, а ей, понравилось матушке Тиник.
— Не видела она этого кишлака, не видела! — проговорила Тиник, как переводчица. — Что это, кишлак?.. Там и дома есть?
Ибрагимбек улыбнулся.
— Все там есть.
Ибрагимбек встал, думая об их отправке в Кафирун. Но вспомнив, что во главе с начальником контрразведки Гуппанбаем в скором времени туда отправляется группа людей готовить место для штаба, решил: «Поедут позже… еще долог путь до Байсуна».
«Надо вызвать Курбана и поговорить с ним наедине. Кто может лучше знать, чем он, схему обороны красных в Байсуне? — думал Ибрагимбек, направляясь в штаб. — Да, и пусть расскажет подробно, как все было там, в крепости, в Душанбе…»
В это время ишан Судур стоял возле развалин старого глинобитного дувала с другой стороны загона, пытаясь рассмотреть утонувшие в черноте ночи высокие горы.
Он был подавлен. Он устал от военных советов, где люди, облеченные властью, за громкими фразами пытались скрыть растерянность, в общей неразберихе думали только об одном: как выбраться из круговорота событий, сохранив власть. Все говорят о вере — и не верят. Веришь ли ты сам, ишан Судур?.. Ведь еще так недавно ты лелеял в мыслях не мечту — планы создания на священной бухарской земле Исламского государства! Сегодня уже не планы и даже не мечты… Что же остается?..
Ишан Судур устал от тяжких раздумий.
Вот и теперь, на военном совете, определяя его место в общих планах, Энвер-паша повторил слышанное много раз: главное — идеологическая обработка нукеров-новобранцев из ближайших к Байсуну селений. Важно надув губы, Энвер втолковывал ему, ишану Судуру, как это сложно и ответственно! Что он знает?.. Что у ислама есть, кроме Корана?! Достаточно ли только законов шариата, чтобы овладеть мусульманскими массами?.. Большевики в этом сильней — умеют убеждать, находят слова…
В нескольких шагах от хазрата, разговаривая, прошли Курбан с Турсуном-охотником.
— Дети мои! — позвал ишан Судур.
— Таксыр? — удивленно воскликнул охотник. — Такое позднее время — и вы не спите…
— И вы не спите, — как эхо, повторил хазрат. Неловко пошутил: — Строите планы, как, окажись на месте командующего, разбили бы красных?..
— Занятие, простительное глупым мальчишкам. Каждому свое место. И дело. Так ведь, таксыр? О чем наш разговор? Это неинтересно! Слова — как пузыри на воде… Я рассказываю шейху о том, как трудно учить меткой стрельбе, чтобы стреляли — и попадали… в человека. А думаю о том, что у меня есть жена, и там, где она, тепло и тихо. Спросите, о чем думает шейх? Не слушайте его, он не скажет правду. Я знаю, о чем молчит шейх.
— Вы умеете угадывать мысли? — настороженно спросил хазрат.
— Тут не надо быть провидцем! — Охотник засмеялся. — О чем может думать юноша, когда в нескольких шагах от него… За тентом… — Не договорил, и так все ясно.
Нет, не обладал Турсун-охотник редким даром провидца. К сожалению. Так он думал о себе. И, к счастью, нет здесь такого, кто мог бы знать то, о чем думает он.
Всякий раз, когда удавалось поговорить с племянницей с глазу на глаз, он предлагал ей — бежим. Почему Айпарча отказывалась? Боялась за родителей? Да, должно быть, так… Случалось его зорким глазам перехватывать взгляд девушки, как она смотрела на Курбана… Курбан для охотника продолжал оставаться загадкой. Уже решив в одиночку бежать к красным, Турсун-охотник случайно встретился с Каримом Рахманом, Каримом-конокрадом, так его называли. В коротком разговоре всего не успеешь сказать. Сказал главное: бежим вместе. Почему-то сразу решил, что Карим — как взведенный курок, Карим готовится бежать. «Не спеши, — вот все, что тот успел сказать. Им помешали. Да, и еще два слова: — Его береги». При этом он смотрел на шейха. Вот — опять загадка…