Позднее, решительно отказавшись от этой политической линии, «младобухарцы» провозгласили лозунгом борьбу «за независимость, экономически процветающую, просвещенную Бухару, уничтожение феодального монархического режима».
Когда свершилась Бухарская революция, Усман-ходжа торжественно объявил себя коммунистом и, засучив рукава, развернул энергичную деятельность по установлению Советской власти…
Что же было в телеграмме?
«Совершенно секретно. Прибуду вовремя. Решил как следует проучить воинов ислама. Они слишком зарвались. Есть намерение присоединить в Термезе к отряду седьмой стрелковый полк. Если у вас тоже есть добровольцы, возьму с собой… В Байсуне остановимся на день-два. Подготовьте нам продовольствие, фураж. Пулатходжаев».
Чего не было в телеграмме — это Энвера-паши. Почему? Неужели Пулатходжаеву неизвестно, что тот ушел из Бухары?
— Тут есть о чем задуматься! — возбужденно говорил Говоронский. — У меня какое-то странное состояние! А ты как?
Арсланов грустно вздохнул.
— Что-то тянет за душу…
— С Курбаном… говорили?
— Да.
— По-моему, пора… Завтра два отряда уходят. Один в степь, другой — в горы… Может, в один из них его включить?..
— Может быть, может быть… — сказал задумчиво Арсланов. — Но нет приказа из Ташкента!..
— Надо запросить.
— Необходимо проинформировать Курбана о последних событиях. В Кукташе положение, естественно, осложнилось. Или Энвер успел перевалить через Ялангтаг? Или же прошел через пустыню Арпали? Во всяком случае, Курбан должен учитывать оба направления. Следом пойдет Карим. Толковый парень…
— Дочь моя, я всегда придерживался поговорки: «Если убивать, так пусть убивает смелый», — философствовал Рамазанбай. — И вот чужая солдатня в нашем дворе. Не бросайся ты им в глаза!.. Сегодня в мечети у Большой горы приятели сказали мне: «В вашем доме живут красноармейцы. У вас есть дочь, жена. Нам-то все равно. И все же мы беспокоимся за вас…» Чужие люди беспокоятся за тебя! А я — отец. Пойми…
— Куда вы меня отвезете? — перебила его Айпарча. Она уже все поняла.
— В самый глухой кишлак, — сказал Рамазан-бай. — Твоя мать хорошо знает эти места. Там проживают наши родичи. Немного их, но они есть. Тетушка. Вспоминаешь? Увидишь, вспомнишь… Мать, а она видела охотника?
— Не знаю. Ничего не знаю! — пробормотала Гул-парча растерянно, вытирая глаза кончиком платка. — Когда бы ни приходил, вы его отправляли, беднягу, ночевать к погонщикам верблюдов!
— Э-э-э, что ты болтаешь? — притворно возмутился бай. — Я же сам не раз оставался ночевать у них! Ты до сих пор не понимаешь меня… дочь, видела охотника? Одним словом, отвезу я тебя к ним в кишлак…
— Я поняла, папочка, — сказала Айпарча и, взглянув на мать, пододвинулась к ней. Видя слезы матери, сама не выдержала — расплакалась.
— Ладно. Поплачьте, — сказал Рамазанбай хмурясь и тяжело поднялся. — Я схожу к Эргашу-наезднику.
— Энвер-паша?.. — Курбан уставился на Арсланова. Он только что пришел, еще не отдышался после быстрой ходьбы. — Слышал о нем, — сказал он, хитро улыбаясь. — От вас… В тюрьме. В вашей беседе с Пулатходжаевым!
Арсланов растерялся. Так это было неожиданно.
— Постой, постой! Почему же я не видел тебя? Ах да, было темно!.. А память у тебя хорошая!
Курбан смотрел отрешенно. В памяти ожил ненавистный, не раскрывший своих тайн грязный зиндан. Черное, черное время…
…Открылась дверь — свет на мгновение ослепил узников. Как обычно, просунул голову тюремщик, оглядел всех. Потом, обернувшись, что-то сказал. В камеру вошли два человека. Один из них одет щеголевато: шапка чакмони, халат из адраса. Переступив через порог, остановились. Байвачча крикнул тюремщику:
— Ну, быстрее!
Тюремщик, что-то невнятно бормоча себе под нос, поспешно запер дверь. Некоторое время вошедшие тихо переговаривались между собой. Затем байвачча зажег спичку. Держа ее на вытянутой руке, огляделся. Они подошли к циновке, нагнулись, рассмотрели пятна на ней и отошли в сторону. Огонек погас. Один из тех, кто вошел, судорожно вздохнул, другой выругался. Потом обратился ко всем:
— Эй, кто из вас хочет заработать и унести ноги из этой дыры? Донеси его величеству: скоро он слетит с трона! Ну — кто? Не бойся, тебя выпустят!
В ответ ни звука.
Курбан подумал: эти двое — наверняка из «молодых бухарцев».
— Никто не хочет заработать?! — деланно удивился тот.
— Господин, здесь нет доносчиков, — сказал Курбан.
— Что ж, пусть вам будет хуже! — Засмеялся. Его смех показался истерическим.
В камере снова воцарилась тишина. Наверное, не один Курбан подумал тогда, что эти богачи сами могли быть доносчиками.
Молодые люди продолжали переглядываться между собой. Курбан плохо слышал и, конечно же, не понимал, о чем идет речь.
— Поедете в Ташкент?
— Да… В Стамбуле делать нечего! — Это — щеголь, — Никакой! Давно пора всадить пулю в его медный лоб. — Товарищ что-то сказал. Похоже, возражал. В ответ ворчливо: — Правда… Э, Алимджан, нет у нас Энверов!
Товарищ одобрительно поддакнул.
Что понял Курбан из этого разговора? Разве только то, что щеголя зовут Усманом, а его товарища Алимджаном. Не много.
Лучи света, проникавшие через щели двери, погасли. В темноте тихо приоткрылась дверь. Надзиратель негромко позвал:
— Усманходжа!
Оба поспешно вышли. Дверь опять закрылась. Звуки шагов отдалились, затихли. Опять черно вокруг.
— Ну вот, ушли! — сказал сосед Курбана. — Дали взятку тюремщику — и на воле! Видишь, какая сила у денег, сынок?.. Я знаю этого байваччу. Один из бухарских богатеев, сын известного Пулатходжибая! Вот у кого сила!
…Курбан усилием воли словно отстранился от воспоминаний.
— Тогда я впервые услышал имя Энвера-паши. Выйдя из тюрьмы, еще раза три слышал, но говорили о нем как об ушедшем из жизни…
— Вот он самый, «ушедший»… сейчас в Восточной Бухаре! — сказал Арсланов.
Он насыпал табаку на кусочек бумаги, взятой из кисета, свернул «козью ножку» и, прикурив от свечи, сказал:
— До того, как ты уйдешь, я буду постоянно информировать тебя об оперативной обстановке. Для размышлений. Так вот, слушай. У эмира были советники?
— Были.
— Кто, по-твоему, должен быть у командующего исламской армией главным советником? Не кто — какой?
— Ну… должно быть влиятельное духовное лицо. Достаточно авторитетный человек.
— Правильно. Влиятельный и авторитетный человек, способный не только уговорить народ, но и припугнуть именем бога некоторых волостных правителей. Правильно?
Курбан утвердительно кивнул.
— Советник Ибрагимбека… — подсказывающе начал Арсланов…
— Ишан Судур? — догадался Курбан.
— Он! Он самый… Главный советник Энвера-паши и Ибрагимбека — ишан Судур!
— Объявился, значит, хазрат!
Арсланов глубоко вдохнул табачный дым, закашлялся.
— Недавно был у Куйбышева. Послушай, что он сказал.
«Ликвидировать басмачей — дело трудное. Очень трудное. Но это дело решается боем, а бой всегда скоротечен. Труднее — донести до народа идеи революции, растолковать сущность Советской власти. Это потребует не только знаний, но и времени, терпения… Вот так-то…»
— Засиделся я здесь, — нервно передернулся Курбан. — Пора бы уже…
— Час близок, — раздумчиво повторил Арсланов. — Но пока не пробил. Овладевай всеми видами иностранного оружия, какие есть в полку. Накапливай информацию из Кукташа, тщательно продумывай все, все… Василий Васильевич сообщил: теперь скоро. Провожать приедет Аркадий Иванович. Готовься.
Вокруг костра было человек десять бойцов — одни сидели на длинных чурбаках, другие — на корточках.
— Всем — здравствуйте! — сказал Курбан подойдя.
Ему ответили дружно и нестройно.
Виктор протянул котелок:
— В котле шурпа осталась, поешь.