Совсем близко залаяли собаки, ребятишки засмеялись громко, стали чаще оглядываться, ободренные близостью жилья, и у меня тоже родились новые силы, ведь впереди деревня, куда я так рвался.
Возле домов совсем тепло, тихо, все завалины наголе, над ними парок курится. Быки привернули к очень большому дому и остановились, опустив головы. Ребятишки спрыгнули почти одновременно и уставились на меня. Быки начали оглядываться на ребятишек и помыкивать, точно без них тосковали.
Старшему мальчику можно было дать лет семь или восемь, в глазах уже проглядывалась острая мысль или подобие мысли, ресницы напряглись от внимания. А младший, наверно, прожил на свете лет пять всего, не больше, зато казался по всем статьям веселее и бойчее. Младший и нарушил оцепенение, стал кидать в своего друга снегом и целил прямо в лицо, а старший только добродушно смеялся, закрывая щеки руками. Я подошел к ним вплотную.
— Где тут Палины живут?
— Мы — Палины, — ответил мальчик постарше и улыбнулся.
— Как так? — Я удивился, совсем не поверил.
— Палины! — подтвердил мальчик, опять улыбнулся, но уже гордо, заносчиво. Теперь я рассмотрел его одежду: шубка-дубленка, на ногах — кирзовички, шапка хорошая, из кролика. И на другом мальчике такая же шапка, такая же дубленка, только на ногах не сапоги, а валенки с галошами. Но все это в глазах задержалось недолго, ушло без следа, осталось одно удивление — неужели все-таки Палины?
— А Иван Палин — ваша родня? — спросил я у старшего, и тот сразу прищурился.
— Он у коров. Подожди дядю Ваню в ограде.
Я медленно пошел к воротам. Быки разом посмотрели на меня и подняли рога. Старший успокоил:
— Они не бодутся. Смирёны.
Зашел в ограду. Сразу увидел женщину. Она сходила с крыльца: в одной руке ведро, в другой — чугунок. Увидев меня, замерла. На плечах такая же шуба-дубленка, овчина выкрашена до густой черноты. Лицо широкое, скуластенькое, глаза большие, еще не испорченные старостью, в них — сухой огонек, любопытство.
— Здесь живут Палины? — спросил еще раз, надо было о чем-то спросить.
— Здесь с утра жили, — и огонек в глазах взметнулся нехорошо и прицелился.
— Мне Ивана надо, Ивана Палина… — у меня вышло тихо, нерешительно, да и смущали настойчивые глаза. Женщина помолчала, скулы сдвинулись с места и напряглись.
— Иван Иванович у коров. А может, к Таньке убрался. Дело-то к ночеве.
— К какой Таньке?
— А ты проверяющий, аха? Надо ж: отчет-подотчет. — Глаза ее смотрели в упор.
— Я из газеты. — И голос в этот раз получился отрывистый, да и обидела недоверчивость.
— Этого не хватало. Подкатила милиция. А мы люди не дурны, никого не изобидели.
— Я хочу про вашего Ивана написать. На всю область пойдет, — сказал я добрым, убеждающим голосом. — Все будут читать, прославится, — добавил уже тихо и улыбнулся, чтоб убрать ее недоверие, приблизить к себе. Но в глазах у ней опять сухой огонек, сжала сухие свои губы.