Этого было достаточно, чтобы Клодия выложила ему все. Он был бухгалтером отца, можно сказать, другом дома, неизменно обходительным и благожелательным и, в то же время, бесстрастным наблюдателем — он не будет чересчур шокирован, расстроен и разочарован в ней.
— Я жду ребенка! И не представляю, как сообщу об этом папе. Его нельзя волновать, мы все об этом знаем. Я ума не приложу, что же мне теперь делать!
— Это тот ваш помощник садовника? — предположил Тони после нескольких секунд глубокого молчания. Голос его звучал серьезно и сочувственно. — Я невольно обратил внимание, что летом вы проводили с ним довольно много времени.
Клодия только кивнула, слезы душили ее. Она ненавидела Адама, ненавидела себя за то, что позволила так себя одурачить. Тони произнес спокойно:
— Давайте найдем другое место, где можно поговорить без помех. Вероятно, я сумею вам помочь, если мы решим, какой выход является самым лучшим.
Он принял на себя заботу о ней, и Клодия с облегчением позволила ему это. Конечно, не стоило продолжать разговор на лестнице — Элен, которая утром удалилась в свою спальню, сославшись на мигрень, что помешало ей посетить плимутскую больницу, могла появиться каждое мгновение.
Клодия была втайне рада передать отцу сожаления мачехи, ее любовь и обещание навестить его завтра, так как смогла по дороге купить набор для определения беременности, не опасаясь, что Элен захочет зайти в аптеку вместе с ней.
— Тот парень, кажется, покинул вас недели две назад или около того? — Незаметно для обитателей дома, Тони сумел провести Клодию в беседку, стоявшую в розовом саду. — Вы знаете, как с ним связаться?
Клодия сидела, съежившись на скамье, и комкала в ладонях мокрый платок. Элен сказала тогда, что лучше всего позволить всем думать, будто Адам Уэстон, как это свойственно вольным бродягам, просто-напросто отправился дальше своей дорогой. Никто, кроме них двоих, не знал, что произошло в действительности. Это самый разумный и наименее унизительный во всех отношениях выход, считала мачеха.
Клодия решительно затрясла головой.
— Я больше не хочу его видеть! Никогда в жизни.
Тут она открыла ему все до конца. И то, как Адам обманул ее, использовал и предал. Как он сказал потом Элен, что всегда был заинтересован только в ее наследстве. И как Элен, не помня себя от гнева, сказала Адаму, что ненавидит и презирает его. Но, несмотря на свое отчаяние, Клодия сочла за лучшее не говорить Тони, как этот отвратительный тип пробовал подъехать к Элен. Элен тогда же попросила Клодию не рассказывать о нем отцу. Она желала как можно скорее позабыть о случившемся.
— Клодия… — Тони нежно погладил ее руку, и его спокойный голос прервал ее взволнованное повествование. — Вы сейчас не в том состоянии, чтобы рассуждать здраво, я это понимаю, так что просто выслушайте мой слова и подумайте над ними. День или два, и уже потом примите решение.
Она поглядела на него красными заплаканными глазами. Если он собирается предложить ей сделать аборт, ему придется придумать что-нибудь другое. Ни за что она не посягнет на жизнь своего еще не родившегося ребенка. Пусть даже его отец — гнусная скотина.
Но когда он снова заговорил, серьезно и душевно, она раскрыла рот от изумления.
— Я женюсь на вас. Никто и никогда не узнает, что не я отец вашего ребенка. — Он улыбнулся, его бледно-голубые глаза выражали участие. — Вы изумительно расцвели в это лето, и я, по правде говоря, завидовал тому молодому бездельнику. Он мог назначать вам свидания, приглашать на прогулки, а я не мог. Вдруг бы вы сказали: «Только на твоем мопеде, дедуля». Я почувствовал бы себя ужасно.
Клодия почти улыбнулась.
— Вы не такой старый. — Но тут до нее дошел смысл сказанного. — Но ведь вы не можете предлагать это всерьез! — ахнула она. — Зачем вам это?
Клодия с изумлением вглядывалась в его лицо. Она знала Тони Фавела с детства, но только сейчас поняла, что никогда прежде в действительности не видела его. Она решила, что он по-своему привлекателен — в английском духе, несмотря на то, что его светлые волосы начинали редеть, а талия утолщаться.
Он имел собственное бухгалтерское дело, квартиру в престижном районе Плимута, дорогой автомобиль, и Клодия однажды слышала, как две официантки, хихикая, называли его эротичным. Многие женщины нашли бы Тони Фавела завидным женихом. Так почему ему вздумалось связать себя с недотепой, ожидающей ребенка от кого-то другого?
Он улыбнулся, и в глазах его вспыхнули огоньки.
— Потому, что вы мне нравитесь. Или подобная причина вам кажется недостаточно веской? — Он взял ее за руки и мягко сжал их. — Я знаю вас много лет, Клодия, и мне известно, что в вашем характере нет ничего низкого или вздорного. На моих глазах вы преобразились из неуклюжего подростка в привлекательную молодую барышню. И — это правда — я ревновал вас к молодому… не знаю его имени. Я честно признаюсь вам в этом.
Клодия вспыхнула, отвела глаза и уставилась на их соединенные руки. Он, словно прочитав ее мысли, отпустил ее и твердо произнес:
— Месяц назад мне исполнилось тридцать. Я пожил для себя, а теперь хочу остепениться и создать семью. Я не могу иметь детей, Клодия, из-за перенесенной в детстве серьезной болезни. Я приму вашего ребенка, как родного, с радостью, и буду очень гордиться, если вы согласитесь стать моей женой. Сейчас я прошу вас только подумать над моими словами.
Она так и сделала.
Все это вспомнилось Клодии, пока она наблюдала за Рози, которая побежала на террасу, к дедушке.
Брак с Тони Фавелом казался самым мудрым выходом из ужасного положения. Итак, она искренне сказала Тони, что уважает его, испытывает к нему симпатию и, возможно, со временем сумеет привязаться к нему. Но полюбить не сможет никогда. На что он выразил свое полное понимание, и это решило исход дела. Клодия дала согласие принять его не только как мужа, но и как отца своего, еще не родившегося, ребенка.
Что же касается отца Клодии, то он не сумел скрыть своего удивления перед внезапностью их помолвки, как и перед неожиданным отказом дочери от поступления в колледж, но примирился с этим. А стоило ему впервые увидеть свою крошечную, красную, пронзительно кричащую внучку, как она прочно завладела его сердцем.
Гай кинул вопрошающий взгляд на дочь, которая уселась на противоположном конце чугунного стола.
— Как старый Рон — хорошо себя чувствует?
— Как обычно, — Клодия откинулась на спинку стула, подняв лицо к теплому осеннему солнцу, и заставила себя безмятежно улыбнуться. Она сделает все, чтобы сегодняшний день был таким же обычным и спокойным; ничем не выдаст ни своей мучительной тревоги за будущее, ни страха перед тяжелой необходимостью сообщить отцу о предстоящей утрате родного дома, который также давал им средства к существованию. — Наслаждается собственным ворчанием.
Больше Клодия ничего не добавила. Привычные полчаса, проведенные в обществе старика, чтобы выслушать его ворчание по поводу буквально всего на свете, добавились к бремени, которое она уже несла в своей душе, и едва не разорвали ей сердце. Разве новые хозяева «Фартингс-холла» разрешат старому Рону оставаться в его любимом скромном обиталище, станут платить за «руководство» садовыми работами, дадут возможность чувствовать себя необходимым?
Но сейчас она не может позволить себе предаваться горестным раздумьям.
— Кажется, уже время пить кофе.
Врачи предписали отцу Клодии сократить потребление кофеина и алкоголя, а сигары выбросить совсем, но он решительно этому воспротивился. Гай Салливан считал, что если ему и суждено в ближайшем будущем отправиться к праотцам, то лучше сделать это счастливым, а не несчастным. Но Клодия втайне полагала, что он отказался следовать советам врачей, поскольку после потрясения, вызванного смертью Элен и свидетельствами ее измены, больше не видел в жизни особого смысла.
— Думаю, что сегодня, пожалуй, довольствуюсь апельсиновым соком, — произнес вдруг Гай Салливан, заставив Клодию удивленно раскрыть глаза. Его болезненно худое лицо осветила широкая улыбка. — Ты ни за что не угадаешь, кто звонил нам, пока ты навещала старика Рона, и сам себя пригласил к нам на ужин!