— Я пришел спросить, не нужна ли тебе помощь. По крайней мере, так я сказал Гаю. Он очень рад случившемуся и поэтому поверил. — Адам положил руки ей на плечи и легонько встряхнул ее. — Посмотри на меня.
От его прикосновения, Клодию бросило в жар. Его воздействие на нее осталось прежним! Такое предательство собственного тела напугало Клодию и вызвало в ней отвращение.
Она открыла глаза, поскольку не знала, что он сделает, если она будет продолжать жмуриться, и слезы потекли по щекам. Клодия сердито смахнула их, попутно сбросив его руки со своих плеч. Она ненавидела себя за слабость, и ей было мучительно неловко оттого, что она предстала перед ним такой — измученной заботами и тяжелыми трудами последних недель, унылой, изможденной женщиной в мешковатом платье.
Адам отодвинулся на шаг, не переставая смотреть на нее, и Клодия, задрав подбородок, ответила ему гневным взглядом.
Ну и что с того, что она выглядит страшилищем? Вдруг это отобьет у него охоту жениться на ней, несмотря на тайные причины, которые заставили его сделать это смехотворное заявление?
— Может быть, мне следует узнать подробнее о твоей жизни с Тони Фавелом? — спросил он холодно. — После слов твоего отца, у меня появилось ощущение, что она не была сплошным удовольствием. Если ты уже оправилась от потрясения и перестала его оплакивать, это дела не меняет, но на совести у меня все-таки будет спокойнее.
К черту его совесть! Насколько ей известно, у него ее нет вовсе.
— Моя жизнь с Тони Фавелом тебя нисколько не касается, так что отстань от меня. Тебе с ним ни по каким статьям не сравниться!
Это была неправда. Оба они стоили друг друга. Но если Адам ждет, чтобы она успокоила его, так называемую совесть, то может продолжать ждать до глубокой старости.
— Будь добр посторониться, — едко произнесла она и, протиснувшись мимо него, подкатила тележку вплотную к холодильнику. Она, наконец-то, начинала приходить в себя.
Доставая из холодильника тарелки, она выставляла их на тележку, причем позволила себе детское удовольствие проделать это с как можно большим стуком и грохотом.
— А сейчас, пока тебе не нужно ломать комедию для спокойствия моего отца, может, разъяснишь, что заставило тебя сделать это идиотское предложение?
— Возможность на законном основании заниматься воспитанием дочери, что же еще? — ответил он, покачавшись на каблуках. — Я достаточно долго обдумывал, как лучше всего добиться этого, — признался он холодно. — Инстинкт советовал мне добиваться опекунства, но это не годилось. Разлука с тобой и с Гаем навредила бы Рози, а я ни одному ребенку — тем более моей плоти и крови — не способен нанести такую травму. Я сам прошел через нечто подобное, приятного в этом мало.
Он взял из ее дрожащих рук масленку и поставил на свободное место на тележке.
— Мне не нравятся люди, которые не занимаются своими детьми. — Серые глаза впились в ее помертвевшее лицо. — И я не собираюсь становиться эдаким эпизодическим папашей, которому, скрепя сердце, позволяют видеться с ребенком несколько часов в неделю. Я намерен стать дочке настоящим отцом. Поэтому, если хочешь вписаться в картину семейного счастья, лучше тебе подчиниться моим требованиям. Если же ты готова испытать судьбу и встретиться со мной в суде, что ж, попытайся, милости просим. Только учти, — добавил он равнодушно, — если выберешь этот путь, рискуешь потерять все. Я могу соорудить внушительное дело и имею также достаточно средств, чтобы нанять самых умелых адвокатов, которые сделают это для меня. Представь так же, как подействует такая война на нашу дочь — не говоря уже о твоем отце.
Клодия с силой сжала бортик тележки, чтобы хоть на что-то опереться. Каждое из своих, полных, холодной ненависти, обещаний он, не дрогнув, исполнит. Ему потребовался ребенок — и он заставит ее страдать за то, что она скрывала от него существование Рози. А она ничего не может поделать, не навредив при этом самым дорогим людям. А как она сможет бороться с ним через суд, если у него есть все шансы победить?
Клодия посмотрела в лицо Адаму и не нашла на нем ни утешения, ни надежды. Он определил свою позицию, заявил о своих намерениях, он сознавал свою силу. Улыбнувшись так, что у Клодии кровь застыла в жилах, он открыл дверь и сделал приглашающий жест. Она выкатила злосчастную тележку из кухни, жалея, что это не танк, которым она смогла бы переехать его и раздавить в лепешку, и одновременно изумляясь и огорчаясь собственной жестокости, прежде не дававшей о себе знать.
Но какая мать не способна на жестокость, если угрожают ее ребенку, решила Клодия. Это совершенно естественно. Но, в то же время, она инстинктивно чувствовала, что Адам Уэстон не угрожает Рози. Он всего лишь обнаружил, что очаровательная малютка является его родной дочерью, и предъявил свои права на нее. А угрожал он только ей, Клодии.
— Я уж подумал, что вы заблудились!
Искорки в глазах Гая говорили о том, что он не думал ничего подобного.
Адам с обезоруживающей улыбкой развел руками.
— Мы с Клодией встретились снова так недавно, нам надо еще столько всего сказать друг другу. Вы должны простить нас.
— Само собой! — Наливая всем шампанское, Гай выглядел именинником. Он охотно взял на себя инициативу в разговоре. — Я только могу удивляться способности Клодии скрывать самое радостное, что случилось с ней за эти годы.
— Да, но в этом виноват я. Видите ли, Гай, из-за недавних трагических событий, мы сочли за лучшее никому ничего пока не говорить. Я уверен, вы понимаете.
— Понимаю и одобряю.
Клодия, которая, тем временем, выгружала содержимое тележки на стол, подавила сокрушительное желание швырнуть все это об стену. Адам Уэстон умел говорить об одном, а интонацией намекать на нечто совсем другое. Должно быть, он родился с этим талантом!
Сдержав свои чувства, она пригласила мужчин к столу и предложила им обслуживать себя самостоятельно. Адам положил вилку, закинул руку на спинку стула и сказал с необычной для него робостью:
— Я осмелюсь попросить вас об одной любезности, Гай, а также внести предложение.
— Я весь внимание!
— После свадьбы, я хотел бы переехать жить сюда и сделать «Фартингс-холл» нашим общим семейным домом — если у вас нет возражений, разумеется. В настоящее время я живу в безликой служебной квартире неподалеку от Сити.
— Прекрасно! — Гай не мог скрыть облегчения. — Я рад, что Клодия, наконец-то, нашла свое счастье, но должен признать, что начал уже побаиваться, как бы вы не увезли ее далеко от меня. Без нее и Рози моя жизнь сделалась бы совсем унылой.
— Тогда все устроено. Спасибо за любезность, а теперь очередь за предложением. Как вы смотрите на то, чтобы закрыть отель, а ресторан переоборудовать, например, под открытый бассейн? Мне хотелось бы, чтобы Клодия могла сосредоточиться полностью на обязанностях жены и матери и радоваться жизни, вместо того чтобы бегать весь день туда и сюда по первому требованию клиентов.
Ничего более удачного он не мог сказать, чтобы переманить отца на свою сторону. Если для Гая Салливана и было что-то важнее, некогда процветавшего, семейного бизнеса, так это благополучие и счастье тех, кто остался от его семейства, подумала Клодия, глядя, как отец энергично кивает головой, полностью соглашаясь со словами Адама.
— Естественно, придется кое-что переделать. Кухни, к примеру. Я буду счастлив оплатить работы по их переоборудованию, а также всякие другие переделки, если мы найдем нужным их произвести в «Фартингс-холле».
Разговор продолжался в подобном духе. Согласие следовало за предложением, предложение за согласием. Отец пожелал, чтобы Эми сохранила свое место экономки.
— Решено.
Чтобы старый Рон продолжал и дальше жить в комнатах над конюшней.
— И это решено.
Снова черед Адама предлагать.
— Почему бы вам не доверить мне все заботы о делах? Вам лишняя суета ни к чему, да и у Клодии больше времени останется на приготовления к свадьбе.
— С радостью. Мне тяжело было смотреть, как она из сил выбивается, чтобы поддержать бизнес на должном уровне. С тех пор как… ну, скажем просто, что в последнее время возникло много трудностей. А тут еще моя болезнь прибавила хлопот…