— Но даже ради них не стоит отказываться от завтрака, — проворчала Эми. — Ему предстоит долгий путь за рулем, потом многочасовой перелет — и все на пустой желудок!
Она поднялась со стула, достала из духовки тарелку и поставила перед Клодией.
— Я сохранила вашу порцию тепленькой.
Запеченные томаты с ветчиной! Клодия взглянула и почувствовала тошноту, желудок сжало спазмом. Отец, кажется, решил, что она не в духе из-за того, что муж не захотел предупредить ее о предстоящей деловой поездке. Но в самом ли деле он отправился по делам?
Клодия пила кофе, ощутив потребность в хорошей дозе кофеина, и ненавидела себя за эти сомнения. На что они могут рассчитывать, если она позволяет себе подобные подозрения? Но если он не потрудился известить ее о своих намерениях, не оставил, уходя, даже коротенькой записки?..
Последние пять недель напоминали непрерывный кошмар. Дождь лил, не переставая, холодный ветер носился над холмами, рыскал в долине, сметал с деревьев остатки листвы. Из-за необходимости после школы сидеть дома, поскольку дни становились все короче, и погода испортилась окончательно, Рози часто капризничала.
Известия от Адама они получали регулярно, но поток почтовых открыток, с изображением диснеевских персонажей, мало чем мог утешить Клодию, они большей частью содержали бодрые послания, адресованные Рози. А еженедельные телефонные звонки были и того хуже. Сначала Адам разговаривал с ней, но только для видимости, его голос был неизменно бесстрастным и холодным. Он коротко сообщал, как продвигаются дела, обрисовывал в общих чертах свои планы, сетовал на трудности. Все это было ей совсем неинтересно и скорее доставило бы удовольствие отцу. И ни слова о том, как он себя чувствует, скучает ли по ней и значит ли та волшебная ночь для него хоть что-нибудь.
Ей хотелось спросить его об этом, умолять объяснить ей, почему он так сдержан, словно они чужие люди. Но она не могла, поскольку остальные члены семьи находились рядом.
Затем Адам просил подозвать к телефону Рози, Клодия передавала той трубку, слушала оживленную болтовню дочки и ненавидела себя за то, что ревновала к собственному ребенку. Клодия не понимала, что с ней творится.
Труднее всего было скрывать свое состояние от домашних и с веселым видом исполнять повседневные дела, тогда как хотелось реветь в голос, и швырять вещи об стенку. Только недели три спустя, после неожиданного отъезда Адама, когда последние рабочие покинули «Фартингс-холл», она несколько отвлеклась от переживаний.
Клодия с таким жаром посвятила себя переселению семьи обратно, словно это был вопрос жизни и смерти. Она паковала вещи, перевозила чемоданы и коробки, мыла и чистила Ивовый коттедж, пока он снова не стал таким же аккуратным и сверкающим, как в тот день, когда они вселились в это временное пристанище. И вот, через пять долгих, мучительных недель, они снова вернулись домой, в привычную обстановку. Строители и декораторы проделали огромную работу, и Гай был счастлив оказаться снова в своем любимом кресле, в родном доме, в окружении знакомых вещей. Это было для Клодии единственным утешением — видеть, как отец набирается сил, и, день ото дня, выглядит все здоровее. Его невзгоды остались в прошлом, настоящее дарило ему только радость.
Встретившись глазами с отцом, сидевшим с газетой у камина, Клодия улыбнулась ему, гадая, как долго еще сможет притворяться жизнерадостной и довольной. Адам отсутствовал больше месяца и не говорил, что собирается домой. Словно прочитав ее мысли, отец неожиданно произнес:
— Надеюсь, Адам успеет вернуться к спектаклю, который устраивают в школе Рози, в конце полугодия. Она сказала, что у нее там главная роль.
В самом деле, малышка последние два дня только и твердила об этом. Она заставила их дать торжественное обещание, непременно присутствовать на представлении, и все они дружно сообщили, что их ничто не остановит! И ее миленькое лукавое личико осветила широкая довольная улыбка.
Если Адам не появится вовремя, она просто убьет его! Хотя Рози и не успела, как следует, привязаться к отцу, Клодия знала, что она страшно гордилась новым папочкой, ждала с нетерпением его открыток и телефонных звонков, и без конца спрашивала, когда он вернется.
Адам позвонил вечером, как раз перед тем, как Рози собралась ложиться спать. Клодия, оглянувшись на дочку, стоящую рядом с широко распахнутыми блестящими глазами, спросила его с ходу:
— Может, ты постараешься приехать к спектаклю, который ставят у Рози в школе? Она играет в нем главную роль.
Возможно, это прозвучало чересчур резко, но Клодия уже не могла больше сдерживать свои эмоции. Дочкино счастье она готова была отстаивать со всей решимостью. Клодия была настолько взвинчена, что не сразу поняла суть его ответа и вынуждена была попросить его повторить.
— Я звоню из Хитроу. Приеду поздно ночью, так что не ждите меня. — Он произнес это еще равнодушнее, чем всегда, если только такое было возможно. Сердце у Клодии так и подскочило. Адам возвращается домой! Они смогут, наконец, выяснить, что именно возвело между ними невидимый барьер. Вполне вероятно, что он считал неудобным разговаривать по телефону о таких серьезных вещах, и все дело только в этом! — Мы поговорим завтра, — сказал он, словно прочитав ее мысли. — Передай Рози, что я не пропустил бы ее спектакль и за триллион фунтов.
— Лучше скажи ей это сам.
Клодия с улыбкой передала трубку дочке и услышала, как та взволнованно защебетала что-то о своей главной роли. Чтобы успокоиться, Клодия крепко обхватила себя за плечи. Адам возвращается, и что бы он там ни говорил, она его дождется!
Когда Эми и Гай улеглись, обрадованные известием, Клодия приняла ванну, переоделась в самую свою красивую ночную рубашку из розовато-серого атласа, всю в кружевах, сверху накинула такой же пеньюар и тщательно надушилась. Ничья радость, ничье волнение не могли сравниться с ее радостью и волнением! Огонь гостеприимно пылал в очаге, мягко светила лампа, а голубые глаза Клодии туманились от любви и ожидания.
Адам затворил за собой дверь и прислонился к ней спиной. Он казался усталым, в уголках рта залегли глубокие складки. В темно-сером деловом костюме он выглядел особенно внушительно. Клодия заставила себя не обращать внимания на мурашки, которые поползли по коже. Ну, разумеется, человек устал, слишком устал, чтобы найти в себе силы улыбнуться. Да и кто сохранил бы бодрость после многочасового перелета и ночной дороги?
— С возвращением домой! — сказала Клодия дрогнувшим голосом и, ни с того, ни с сего, глупо смутилась.
— Я сказал, что приеду поздно, тебе не стоило дожидаться.
Клодия улыбнулась.
— Конечно, стоило! — Она встала и увидела, как его губы сжались, а в глазах промелькнула боль, но он быстро отвел их, прошел в комнату и положил портфель на стол. Он похудел, отметила вдруг Клодия и удивилась, обнаружив в себе желание, по-матерински, приласкать его. Он всегда был таким сильным, но сейчас выглядел измотанным до предела. Должно быть, работал в Штатах, не щадя себя, решила она. Перерабатывал, сводил к минимуму часы отдыха, стремясь поскорее вернуться к семье. От этих умозаключений у нее внутри разлилось приятное тепло, и все льдинки — результат его холодного приветствия — растаяли. — Садись у камина и отдыхай, — произнесла она беспечно. — Я обо всем позабочусь. Я знаю, нам о многом предстоит поговорить, но это подождет. Прежде всего, тебе необходимо выспаться. — Помимо прочего, у нее были припасены для него приятные новости, но они тоже могли подождать. Сейчас ему нужнее всего ее внимание. — Я приготовила тебе бутерброды с телятиной и хреном — твои любимые! Сейчас я их принесу. Сделать тебе чай или выпьешь виски?
— Забудь о еде, я ничего не хочу. — Он сам налил себе виски из графина, взглянул на нее вопросительно, приподняв темную бровь, но Клодия покачала головой, и у нее задрожали губы. Он опять отгораживался от нее! Что-то произошло, и уже после той ночи. — Поскольку ты все же решила меня дождаться, а все прочие домочадцы благоразумно спят, мы можем поговорить прямо сейчас. По крайней мере, нас не прервут.