- Командир, вы ведь предостерегали меня, но я не прислушался, был уверен, что честно выполняю свой долг. И сейчас так считаю, даже не понимаю, что плохого делал гардемаринам. Я старался поддерживать дисциплину. Но... - Филип опустил глаза. - Вы полагаете, что я поступал неправильно, отвратительно, а мистер Тамаров меня презирает. И мистер Кэрр... Так что мне остается лишь поверить всем вам. Но хуже всего другое. Я так и не понял, за что меня мучают. И, возможно, именно поэтому хотел покончить с собой. Я верю вам. Постараюсь исправиться. Мистер Тамаров, сэр, простите меня. А если не можете, то хотя бы поверьте, что я искренне раскаиваюсь в своих ошибках. - Филип вытянулся по стойке "смирно", отдал честь по всем правилам, как учат в Академии, повернулся и вышел.
- Господи Иисусе,- пробормотал потрясенный Алекс,- что я наделал?
- Я тоже виноват. Перед вами обоими. Когда он мучил тебя, я не вмешивался. Потом поставил тебя над ним.
Я ненавидел себя и ругал на чем свет стоит. Только сейчас я ощутил всю глубину своей вины.
- Ты правильно поступил, Алекс. Теперь вы помирились.
Алекс смотрел невидящим взглядом куда-то сквозь стену.
Слышал ли он меня? Этого я никогда не узнаю.
Аманда не только возилась с ребенком, но еще успевала преподавать в корабельной школе. Шли недели и месяцы, наш малыш рос. Отдыхая от дел в нашей уютной каюте, я усаживал Нэита к себе на колени, и он с интересом изучал блестящие пуговицы на моем кителе. Я так привык качать его на коленях, что иной раз непроизвольно поднимал и опускал их, даже находясь на мостике. Разговариваю, бывало, с Баксом или пилотом Ван Пэром и вдруг замечаю, что колени у меня ходуном ходят. Нэйта я с собой на мостик ни разу не брал - семья семьей, а служба службой.
Аманда то и дело приглашала в гости кого-нибудь из пассажиров, а однажды спросила, не буду ли я возражать, если она пригласит на чай офицеров. Наш полет продолжался шестнадцать месяцев, и я не мог предложить ей других развлечений. Поэтому пришлось скрепя сердце согласиться. Правда, я попросил устроить чаепитие не в каюте, а в одной из комнат отдыха. Она не возражала. Пришли все приглашенные, кроме Филипа Таера. Он прислал вежливый отказ с извинением, сославшись на недомогание. Аманда показала мне его записку, и в глазах ее был молчаливый укор.
Близилось время следующей стоянки. Я начал готовиться к торможению недели за три. И все это время у меня в мозгу сидела занозой одна мысль. Однажды, проворочавшись всю ночь без сна, я с утра отправился в гардемаринскую каюту.
По традиции командиру не положено входить к гардемаринам без стука, если только речь не идет о проверке.
Я постучал. Дверь открыл Дерек. Увидев меня, он вытянулся в струнку.
- Вольно, мистер Кэрр!
- Входите, сэр.
- Спасибо. - В каюте кроме Дерека был только Филип. - Мистер Таер, мне нужно с вами поговорить. - В глазах его появилась тревога, смешанная со страхом, и у меня на душе стало совсем скверно.
- Дерек... Мистер Кэрр, вы не будете возражать, если мы с мистером Таером поговорим здесь наедине?
- Нет. Конечно, нет, сэр. - Дерек быстро завязал галстук и натянул китель. - Чувствуйте себя как дома, сэр. - Он поспешно вышел.
- Сэр, мой отказ прийти к вам... Не сочтите за неуважение... извиняющимся тоном произнес Филип. - Я...
- Нет,- оборвал его я. - Вы правильно сделали, что не пришли. Порядочные люди не ходят в гости к тому, кто их выгоняет и оскорбляет. - Он покраснел, а я набрался духу и буквально заставил себя извиниться: - Филип, я пришел попросить прощения за то, что наговорил вам тогда у себя в каюте.
- Пожалуйста, сэр, не надо...
Я перебил его, стремясь побыстрее выговориться:
- Однажды в вашем присутствии я сделал мистеру Тамарову замечание, напомнив о необходимости соблюдать офицерскую вежливость. Но то, что я позволил себе с вами, хуже всякой невежливости.
- Ваша реакция,- пролепетал Филип, запинаясь,- была вполне естественной, сэр, я понимаю, что вы тогда чувствовали...
- Знаете, Филип, дело не только в допущенных мною оскорбительных выражениях, а в самом отношении к вам. Теперь я понял свою ошибку. Вы, как и любой другой офицер, можете заходить ко мне в гости. Брать на руки моего ребенка. - Мои щеки пылали, но я выдержал его взгляд. - Филип, речь идет только о наших с вами отношениях. Вы можете говорить мне все что угодно, я не рассержусь. Наши личные отношения не скажутся на служебных. Еще раз прошу прощения за то, что вел себя неподобающим образом.
- Вам не за что просить у меня прощения, сэр, вы имели полное право...
- Никто не вправе поступать так со своими товарищами! - горячо возразил я. - Так же, как ты был не вправе давать Дереку и Алексу наряд за нарядом, без конца посылать их на скамью для порки. Жестокость и злоба вообще непростительны! Никому! Никогда! - На меня что-то нашло. Я не мог себя сдержать.
- Выходит, я переусердствовал? - едва слышно промолвил Филип, как бы спрашивая у самого себя, и снова поднял на меня глаза. - Спасибо, что пришли. - И, помолчав, добавил: - Мне очень неловко, сэр, но раз уж вы требуете, я скажу. Я вас прощаю. И давайте больше не будем об этом, сэр. Мне правда очень неудобно. - Поймав мой взгляд, он застенчиво улыбнулся.
Теперь мне стало не по себе. Хотел уйти, но не знал как. Нельзя же просто повернуться и молча драпануть из его каюты! Моя рука сама потянулась к нему, а Филип, секунду поколебавшись, пожал ее и не выпускал. Сам он не мог первым протянуть мне руку. Самовольно прикоснуться к командиру значило нанести ему тяжкое оскорбление.
Я сидел в кресле на капитанском мостике. Мне не давала покоя мысль, зачем адмиралу Тремэну понадобилось целых семь стоянок вместо двух. Напрасная трата времени и топлива. Каждый раз после выхода из сверхсветового режима корабли должны маневрировать, чтобы вся эскадра собралась вместе. Это требует много горючего.