- С офицером! Услышь это командир, не поздоровилось бы вам!
- Может, настучишь ему, жополиз? Он тебя похвалит! Грегор набрал в легкие воздух:
- Смирно!
- Как же, дожидайся! Хватит, что я с утра до ночи тянусь перед этой ссыльной обезьяной. Но чтобы перед тобой - никогда! И ничего ты со мной не сделаешь, слабак.
- Сделал бы! Только не хочется об тебя руки марать. - Грегор повернулся и ушел строевым шагом. Крис грязно выругался ему вслед.
Вернулся Бри, и я, воспользовавшись тем, что он отвлек внимание Криса, незаметно улизнул.
Итак, Грегор потерял контроль над рядовыми, но мое вмешательство лишь подлило бы масла в огонь. К тому же у меня хватало своих проблем.
Дни проходили в унылом однообразии. Постепенно я довел тягу двигателей до максимума, все время опасаясь, как бы они не перегрелись.
Стараниями экипажа и пассажиров незаселенные каюты превратились в импровизированные огороды. О проклюнувшихся ростках помидоров, салата-латука, кабачков, тыквы, бобов, моркови все заботились прямо-таки с родительской нежностью.
Запасы консервов быстро таяли, и все понимали, какое огромное значение имеет выращивание овощей. Несмотря на недовольство некоторых пассажиров, мятежники получали такой же рацион, как и остальные. Я следил за тем, чтобы провиант, направленный в четвертую секцию, не разворовывался по пути.
Однажды мне стало известно, что Касавополус и Эдди Босс крупно поссорились. В причины потасовки я не стал вникать, но не мог не заметить украшенную синяками физиономию Эдди и его возросшее уважение к офицерам. Касавополус, что и говорить, не был таким здоровяком, как Эдди, но за годы службы научился многим хитроумным приемам, которые ему часто приходилось пускать в ход,- в машинное отделение обычно набирали рослых крепких парней. Конечно, схватка между офицером и старшиной - явное нарушение дисциплины. Но у меня не было ни желания, ни времени читать Тележнику нравоучения по этому поводу. И я сделал вид, что ничего не заметил.
В своей каюте я бывал только ночью, хотя ничего так не жаждал, как уединения. На мостике все мое внимание поглощали координаты и вектор скорости корабля, корректировка курса. В свободное же от дежурств время я метался по кораблю, наводя порядок.
Чтобы люди не дремали на рабочих местах, приходилось то и дело неожиданно являться с инспекциями. То в отделение регенерации, то в гидропонику. Так я держал в напряжении весь экипаж, строго следя за порядком. Не знаю, сколько я прошел километров, рыская по трюму в поисках грузов, не включенных в инвентарный список.
Однажды я вернулся к себе поздно вечером. В дверь тут же постучали. Каково же было мое изумление, когда, открыв, я увидел Филипа Таера.
- Разрешите с вами поговорить, сэр?
- Это срочно? - Я напустил на себя суровый вид.
- Нет, сэр.
- Тогда отложим до утра. - Я захлопнул перед ним дверь.
Что за странный визит, подумал я, когда раздражение прошло. Ведь являться в командирскую каюту без особой надобности запрещено. И Филип это знает. Правда, однажды я сказал ему, что он может приходить в любое время, но это было еще до нашей размолвки. В чем же дело? Я выключил свет, но сон не шел.
Промучившись часа два, я зажег свет, взял микрофон и связался с Таером.
- Мистер Таер, в командирскую каюту,- коротко приказал я, оделся и стал ждать. Как всегда, он явился быстро.
- Слушаю вас,-холодно сказал я.
- Простите, сэр, напрасно я побеспокоил вас ночью,- смущенно произнес Филип.
- Что сделано - то сделано. Теперь выкладывайте. Ему явно было не по себе, он избегал моего взгляда.
- Я... я хотел извиниться. Мне не стоило себя так вести в той истории с мятежниками.
- Вы считаете, что поступили неправильно?
- Я... Да, сэр. Простите меня, пожалуйста!
- Зачем вам это прощение? - Мне хотелось его помучить.
- Сэр, я... - В его глазах блеснули слезы. - Черт возьми! - Он отвернулся и в смущении сунул руки в карманы.
Мысль о мести мгновенно исчезла, и я заговорил без видимого высокомерия.
- Зачем, Филип? - Я нарочно назвал его по имени.
- Мне не хотелось бы потерять ваше уважение,- прошептал он. - У меня совсем нет друзей, никого, кроме Грегора... Так тяжело думать, что вы снова меня возненавидели.
Только сейчас я понял, как тяжело он переживает мою враждебность. И мысленно обругал себя. Боже мой, зачем я заставил его страдать?
- Ты ошибаешься, Филип. У меня нет ненависти к тебе. И никогда не было.
- В самом деле? - произнес он с некоторым облегчением. - А мне казалось, есть. И я сам в этом виноват. Простите меня... - Голос его дрогнул. - Впредь ничего подобного не будет.
- О чем ты?
- Тогда на "Гибернии" меня обвинили в излишней жестокости к гардемаринам. Я до сих пор не могу понять, чего от меня хотели, но раз все так считали, значит, я и в самом деле был жесток. Вот и сейчас. Я не понимаю, чем заслужил вашу ненависть, но верю, что она вполне справедлива.
- Зачем же в таком случае ты просишь прощения, Филип?
- Я ведь уже сказал!
- Говори правду! Ты действительно чувствуешь за собой вину?
- Не пытайте меня! - сквозь слезы произнес Филип. - Вам мало того, что я попросил прощения?
- Я хочу знать правду.
- Правду... Я много думал, но так и не понял, в чем моя вина! Боже мой, зачем я пришел? Разрешите уйти! Наконец-то до меня дошло.
- Ты правильно сделал, что пришел! - стукнул я кулаком по столу.
- От этого только хуже...
- Нет. - Я устало опустился в кресло и заговорил уже тише: - Не мудрено, что ты не чувствуешь за собой вины. Ее просто нет. Ты поступил правильно. И весь этот месяц меня терзали угрызения совести. Виной всему мой скверный характер.
Филип слушал мои признания не шелохнувшись.
- Ведь ты был командиром корабля, когда держал мятежников в карцере, мои приказы просто не имели силы. Никто не знал, выживу ли я. Мало ли что я пообещал мятежникам, ты был вправе действовать по собственному усмотрению.
- Но почему вы мне не сказали этого раньше? - прошептал он.
- Потому что мне было досадно, что ты так здорово справляешься со всеми проблемами. - Ведь целых пять дней, еще до того как попал в лазарет, я метался по кораблю, но ничего не мог сделать. А у тебя все получилось! Вот я и обозлился.
- Вы несправедливы к себе,- горячо возразил он. - Ведь это из-за меня все началось. Из-за меня оружие попало к мятежникам. И это вы спасли корабль. А я, пока вы болели, всего-навсего исполнял обязанности завхоза.
- В таком случае,- усмехнулся я,- вы просто гениальный завхоз! Ей-богу, гардемарин!
- Вы серьезно? - Он покраснел от удовольствия. Я кивнул.
- Я знал, что мне никогда больше не представится случай командовать кораблем,- быстро заговорил он, как бы оправдываясь,- и из кожи вон лез, чтобы все сделать наилучшим образом.
- Понимаю,- По собственному опыту я знал, что гардемарины чаще выполняют приказы, чем отдают их.
- Помните, вы сказали, что я чертов юрист и что оскорбил вас...
- Прости меня!
- Но это чистая правда, сэр. Я просто не стал объяснять вам мотивы своего поведения, гордость не позволяла...
- Это было твое право. - Я вскочил и принялся расхаживать по каюте. Посмотрел бы ты на меня в твоем возрасте. Я тогда был старшим гардемарином на "Гибернии".
- Алекс и Дерек рассказывали мне, сэр.
- После смерти лейтенанта Мальстрема я долго изучал уставы, стараясь найти выход из сложившейся ситуации. Ведь командиром должен был стать Вакс Хольцер. Он знал это.
- Нет, не знал,- улыбнулся Филип. - Он сам мне об этом рассказывал.
- Я и в самом деле хорошо разбираюсь в уставах. Так вот, неважно, имеет командир капитанское звание или нет, главное - вступить в командирскую должность, как это произошло с тобой во время моей болезни. И в одном, и в другом случае командир имеет одни и те же полномочия, то есть является полновластным хозяином корабля. Таким образом, ты имел полное право поступать с мятежниками по своему усмотрению. Я знал это, но был ослеплен завистью.
- Завистью? - изумился Филип.
- Конечно! Боже мой! Посмотри на себя в зеркало! Ты молод, красив, уверен в себе, знаешь и умеешь все, что входит в круг твоих обязанностей. Чего обо мне, к сожалению, не скажешь.