– Его должны похоронить до твоего отъезда.
– Похороны? – Меня передернуло. Смерть Джейсона все еще казалась нереальной.
Отец встал, наполнил свою кружку. Мой чай уже остыл, я к нему так и не притронулся.
– Николас, ты забыл про Академию?
– Какой смысл туда ехать?
– А какой смысл оставаться здесь? Ты ведь мечтал о ней. Смерть Джейсона здесь ни при чем. Ты не поможешь ему, отказавшись от Академии.
– Но я не могу бросить Джейсона! – взвыл я плачущим голосом. Ведь если его в самом деле опустят в могилу и зароют, значит, о ней надо будет заботиться. Цветы, прополка…
– Он уже ушел от тебя, Николас.
Похороны прошли спустя два дня. В непривычном, плохо сидящем на мне костюме я стоял между своим отцом и матерью Джейсона то тихой, то безутешно рыдающей. На дне узкой ямы лежал недорогой гроб. Как взрослые, я тоже бросил в могилу друга горстку каменистой земли. Его мать печально мне улыбнулась. Я был благодарен ей за то, что она разрешила мне положить Джейсону в фоб модель корабля «Трафальгар», собственноручно вырезанную мной из бальзы. Джейсон так восхищался им…
С похорон в наш тихий, скучный, смертельно тоскливый дом мы с отцом шли молча. После чая отец раскрыл Библию. Мы читали вслух псалмы, потом отрывок из Притчей Соломона. Видимо, вид у меня был такой угрюмый, что показался страшным даже отцу, поэтому он пе-релистнул страницы и открыл Новый Завет. Вместе с отцом я шептал давно заученную наизусть 18 главу Святого Благовествования от Луки: «… пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие».
Через два дня мы сели в поезд. Окружающий мир был мне безразличен. Не волновало меня и то, что едем мы не куда-нибудь, а в Академию. Мечта сбывалась, но радости не было.
Наконец, поезд остановился. Я взял сумку, вышел вслед за отцом на перрон.
– Не тратьте денег на автобус, туда можно дойти пешком, – сказали отцу в справочном бюро.
Мы шли молча. Сумка казалась тяжелой: несъеденный завтрак, огромная Библия и еще несколько книг, которые я зачем-то захватил в последний момент, хотя мог бы взять вместо них легонькую дискетку. Чтобы я не потерялся в толпе, отец взял меня за плечо. Он шел слева, поэтому я переложил сумку в правую руку и протянул ему левую, но отец сделал вид, что не заметил ее. Неужели он не изменит своей суровости даже сейчас, когда минута расставания так близка? Я сделал еще одну попытку, но он так и не взял меня за руку.
Неужели ему так легко расстаться со мной? Ведь разлука продлится годы! Может быть, больше встретиться нам не суждено. Отец, ну утешь меня, скажи хоть что-нибудь!
Ты любишь меня?
Ты покинул свой любимый Кардифф, пусть ненадолго, но я знаю, как это тебе нелегко. Ты сделал это ради меня, другого доказательства любви не надо. Отец, я буду очень стараться, стараться изо всех сил, чтобы ты мною гордился.
Впереди показались металлические ворота. Я снова попытался взять отца за руку, но он не вынул ее из кармана.
В молчании мы подошли к КПП, остановились. Часовые открыли ворота. Я собрался прощаться с отцом, но он развернул меня за плечи к воротам и подтолкнул. Ошеломленный, с тяжелой сумкой, я покорно побрел в раскрытую пасть ворот.
Сделав несколько неуверенных шагов, я обернулся. Отец уже шел обратно на станцию. Я помахал ему вслед, надеясь, что он все-таки обернется, проводит меня взглядом хотя бы издалека. Но он даже не замедлил шаг, так и шел, не оборачиваясь, пока не исчез из виду. Словно железное кольцо сомкнулось на моей шее.
Я сморгнул слезу. Так начался мой первый день в Академии.
– Что с вами, мистер Сифорт? – тревожно теребил меня за рукав сенатор Боланд. – Почему вы побледнели?
Я очнулся от воспоминаний, стряхнул с рукава его руку.
– Ничего. Спасибо, все хорошо. – Я подозвал его сына. – Роберт, на территории Академии я не буду с тобой разговаривать или еще каким-либо образом выделять тебя из общей массы. Ко всем кадетам должно быть одинаковое отношение. Понял? И помни, что отец тебя любит, иначе его здесь сейчас не было бы. – Я кивнул сенатору и быстрым шагом вошел в ворота.
6
Толливер стукнул в дверь моего кабинета, просунул голову и доложил:
– Кадеты для принятия присяги готовы, сэр.
– Хорошо. – Я выключил дисплей, встал. – Пошли.
– На всякий случай я захватил для вас листок с текстом присяги.
– Толливер! – рявкнул я. Как он посмел!? Как будто не знает, что я помню ее наизусть!
– Так я и знал. – Он шел на шаг позади меня. – Вы, наверно, хорошо помните день, когда присягали?
– Конечно. Помню так, словно это было сегодня. А вы?
– Еще бы! Помню даже место, где я стоял. Мы поднялись по крыльцу в административное здание, вошли в большой зал.
– Смирно! – прогремел ближайший к двери сержант.
Все замерли по стойке «смирно». Лишь некоторые из новобранцев недостаточно расправили плечи и выпрямили спины, но я не обращал на них внимания.
– Вольно! – Я вышел на сцену. – Сержант Радс, построить будущих кадетов в две шеренги.
– Есть, сэр.
Вскоре сорок семь мальчишек и тринадцать девчонок стояли двумя нестройными шеренгами. Я начал речь:
– Я, капитан Николас Эвин Сифорт, начальник Военно-Космической Академии ООН, сегодня приведу вас к присяге. Это не просто формальность, а торжественное обещание Самому Господу Богу верно служить космическому флоту пять лет. Вместе с этим вы принимаете мое опекунство на весь срок обучения вплоть до получения звания гардемарина. Помните, ВКС – это не просто отборные, а самые лучшие войска за всю историю человечества, служить в них – великая честь. Как и всякая клятва, присяга имеет силу лишь в том случае, если дается добровольно. Кто желает принять присягу, поднимите правую руку.
Все новобранцы подняли руки одновременно. Я по памяти начал читать текст присяги:
– Я…
– Я, – повторил за мной нестройный хор будущих кадетов, перешедший в бессвязное лепетание своих имен и фамилий.
– Громче, пожалуйста, – потребовал я, – это торжественная клятва. Клянусь своею бессмертной душой… Хор усилился, зазвучал стройнее:
– Клянусь своею бессмертной душой…
– … выполнять законы Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций…
– … выполнять законы Генеральной… Один мальчишка дрожал, у другого на глазах выступили слезы.
– … добросовестно служить в Военно-Космических Силах ООН в течение всего срока службы…
– … добросовестно служить в Военно-Космических Силах ООН в течение всего срока службы…
– … и подчиняться всем законным приказам и приказаниям своих командиров. Да поможет мне в этом Всемогущий Господь Бог.
– … и подчиняться всем законным приказам и приказаниям своих командиров. Да поможет мне в этом Всемогущий Господь Бог.
Несколько секунд прошли в полной тишине.
– Теперь вы кадеты Космического Флота, – торжественно объявил я, вытянулся по стойке «смирно», четко козырнул, как на параде, повернулся по-строевому и вышел из зала.
В коридоре на полпути к кабинету меня догнал Толливер.
– Господи… Иисусе, сын Божий, – восторженно бормотал он, шагая за мной.
– Что? – обернулся я и чуть не потерял равновесие. Пережитое волнение еще сказывалось.
– Блестяще! Великолепно! Церемония прошла просто… Никогда ничего подобного не слышал!
– Хватит издеваться, – буркнул я.
– В самом деле, я нисколько не издеваюсь, сэр. – Похоже, Толливер говорил искренне.
– Лучше обсудим кое-какие дела.
В кабинете я первым делом сбросил китель (еще в зале меня бросило в жар), включил дисплей, сунул в дисковод дискетку с бюджетом и вывел на экран таблицу расходов.
– Во-первых, – начал я, – в вашу задачу будет входить постоянное наблюдение за расходами. Следите, чтобы мы не превысили указанных норм ни по одной позиции.
– Есть, сэр. Но разве это не прямая обязанность интенданта?