— Труднее всего оставаться с друзьями не тогда, когда они правы, а тогда, когда они не правы…
— Давай попробуй!
Бородач, похожий на Негуса, отраженного в удлиняющем зеркале, забрался на крышу лимузина, стоявшего у вокзальных дверей. Здание вокзала, его коридоры и залы ожидания были набиты битком; на перронах не нашлось бы места для ребенка; и над всем этим — огромные деревья площади.
— Умеет кто-нибудь водить локомотив? — орал бородатый. — Есть поезд. Есть локомотив. Все есть.
Внезапная тишина. Все ждали спасителя.
— …казапускать… казапускать…
— Чего?
— Казапускать.
Бормочущего невидимку вытолкнуло, вынесло к лимузину, под восторженные вопли он тоже забрался на автомобиль.
— Как запускать… Я знаю, как запускать…
Это был тщедушный вертлявый человечек в очках, лысоватый.
— Честно предупреждаю: могу вести, только осторожно.
Энтузиазм остыл. Мануэль и Лопес шаг за шагом пробирались к машине.
— Тормозить умеешь? — крикнул кто-то.
— Ну… вроде бы.
— Ребята, будем прыгать на ходу!
Мануэль залез на лимузин.
— А раненые? — крикнул он. — Им тоже прыгать?
Многие пытались взгромоздиться на плечи приятелей. Чего он хочет? Идти в Мадрид пешим ходом или как? Еще один офицер…
— Товарищи, тихо! Я ин…
Расслышать было невозможно. Летевшие отовсюду восклицания дробили его слова. Он поднял руки вверх, добился трехсекундного молчания, смог прокричать:
— Я инженер. Говорю вам: вы не сможете управлять машиной.
— Бывший командир мотоколонны, — перешептывались в толпе.
— Веди сам!
— Не умею, но знаю, что такое машина, потерявшая управление. Те, кто за отъезд, берут на себя ответственность за жизнь двух тысяч товарищей. А раненые?
К счастью, машинист-доброволец доверия не внушал.
— Так чего? — кричали в толпе.
— Говори давай!
— Разродись!
— Топать пешком?
— А если нас отрежут?
— Верно, что в Навалькарнеро фашисты?
— А что, если…
— Остаемся здесь! — проорал Мануэль.
Толпа подалась вперед и тут же отхлынула в угрюмой, изнуренной ярости. Сотни рук взметнулись над головами, замельтешили в воздухе, подобно колыхавшимся над ними листьям, потом снова исчезли в сутолоке.
— Мы уже два дня как не…
— Мавры вот-вот припрутся!
Мануэль знал, что интендантства в Аранхуэсе нет.
— Кто выдаст нам жратву?
— Я.
— Кто устроит спать?
— Я.
Прямо тебе волнолом; но Мануэль не был уверен, что волны не пересилят.
— Легче расколотить мавров, чем добраться до Мадрида на поезде без машиниста, — крикнул он.
Над толпой снова взметнулись руки, но пальцы сжаты в кулаки. Не для приветствия.
— Через четверть часа мы будем расстреляны, — сказал вполголоса Лопес, успевший тоже вскарабкаться на автомобиль.
— Плевать. Лишь бы ноги их не было в Мадриде.
Мануэлю вспомнились слова Хейнриха: «Во всякой ситуации всегда есть хоть какой-то положительный момент; все дело в том, чтоб найти его и пустить в работу». Он снова заорал:
— Лозунг компартии — безоговорочная воинская дисциплина. Кто коммунист, подними руку!
Они, однако, не спешили выдать себя. Мануэль заметил, что у маленького лысого машиниста, стоявшего рядом с ним, партийный значок — звездочка.
— Винтовка где? — спросил он. — Коммунист винтовки не бросит.
Тот поглядел на него и сказал без малейшей иронии:
— Случается и такое, сам видишь…
— Тогда он вылетает из партии. Давай значок.
— Да бери, дружище, не ори так, вот, на кой тебе?