— Все равно уже видела, — тихо ответила я.
Моя настырность ему не понравилась, но он смирился:
— Черт с тобой. Лезь. Только дверцу закрой.
Залезла. Не от вида крови, от жалости мне чуть не стало дурно.
— Кто тебя так? — спросила осторожно.
Толян не ответил.
— Тебе надо сделать укол от столбняка и раны зеленкой смазать. Когда я недавно посчитала ступеньки с четвертого этажа, нога загноилась. А с зеленкой за неделю все прошло!
— Еще стрептоцид помогает, — сказал Толян.
— А где ты взял такие цветастые тряпки вместо бинтов?
— Мама дала, — сказал он и осекся.
— Я — могила, запомни. Жди меня здесь. Я быстро!
Медсестры в воскресенье не бывает. Если случается что-то серьезное, ее вызывают. Я обвязала тряпками коленки, подошла к дежурному воспитателю и, скорчив плаксивую рожицу, попросила бинт и зеленку. Он нехотя отложил книгу, подошел к аптечному шкафчику и отомкнул его.
— Медсестра мне стрептоцидом засыпала ранки, — подсказала я.
— Не много ли хочешь? — усмехнулся он. — Садись, лечить буду.
— Мне не так больно, когда сама себя зеленкой мажу. Еще я должна с мылом вымыть коленки.
— Ты, вижу, специалист не только калечиться, но и лечиться. Ладно, займись сама, а остатки зеленки завтра обязательно верни медсестре. Не разлей, — предупредил дежурный и снова открыл книгу.
С женщиной-воспитателем было бы сложней. Она разохалась бы, потребовала бы показать раны. Сто раз спросила бы, как себя чувствую.
Когда прибежала на хоздвор, Толя уже отодрал присохшие бинты. Кое-где они снялись вместе со струпьями.
— Раздави стрептоцид на чистом месте, — попросил Толя.
Я вложила таблетку в подол рубахи и растерла куском кирпича. Раны Толя накрыл бинтами и сверху замотал тряпками. Слезы текли по его щекам, но он даже не пикнул.
— Умеешь терпеть боль, — заметила я, — не скулишь.
— И ты, похоже, не рева.
— Привыкла, — ответила я. — В другом детдоме часто били.
Мы помолчали.
— Спасибо. Ты — молодец, — тихо, немного смущаясь, сказал мой новый друг, надел шаровары и враскачку пошел к корпусу. «Так вот почему он так ходит!» — дошло до меня.
НАШ ДОМ
В следующее воскресенье ждать Толю мне пришлось недолго. Он вышел на крыльцо сразу после завтрака и огляделся по сторонам. Мы встретились около машины. Поздоровались. Он был немногословен и угрюм.
— Пойдем в парк, — неуверенно попросила я, — свой секретный дом покажу.
Он вздрогнул, еще больше нахмурился, но быстро согласился. Разозлился? Подумал, что в моей затее кроется подвох? А когда мы подошли к тайнику, поникшим голосом промолвил:
— Это мое пристанище, когда сбегаю.
У меня чуть не сорвалось с языка: «Откуда сбегаешь?» — но сдержалась, боясь опять разозлить друга. Сама не люблю, когда в душу лезут. А вслух сказала:
— Раз ты первый нашел этот дом, он твой. Разреши мне иногда приходить. Я бы перетащила сюда сиденья от газика. Не очень-то удобно сидеть на голой земле. Еще срезала бы с верха газика материю. Вместо одеяла была бы.
— Ну, вот! Как девчонка, так сразу разговор о тряпках.
— Причем здесь тряпки? Не в куклы зову играть! Не хочу мерзнуть. Может ты здоровый, а я чуть что, кашляю. Дыхалка у меня слабая. Так дед Панько говорил.
— У тебя был дед?
— Не родной. После войны он один на белом свете остался, вот и любил всех детей. А меня и Витька особо.
— А бывает, что родные, да не любят.
— Разве такое может быть? — удивилась я.
— Может, — вяло произнес Толя.
Помолчали.
— Пожалуй, стоит натащить сюда барахлишка. Только по темноте, — вдруг согласился мой друг.
— У нас настоящий дом будет! — радостно подхватила я.
— Настоящий — это когда в нем папа и мама живут, — жестко закончил разговор Толян и направился к корпусу.
Мне Толя показался сжатой пружиной. Молчит-молчит, а потом что-то резкое, даже грубое, как брякнет, так «хоть стой, хоть падай!» Так у нас в лесном детдоме говорили.
А я представляю настоящий дом таким, чтобы в нем был хороший друг. А родители мне редко на ум приходят, даже в мечтах. Чаще думаю о том, какая у меня будет семья, когда вырасту.
ПОМОГИТЕ!
Целую неделю благоустраивала дом. Приносила только полезное. Выбила камни для окошка. Ох, и намучилась! Осколок стекла вставила. Светло сделалось.
Подошло воскресенье, а Толян не вышел гулять. Не пришел он и на следующий выходной. Мне было тоскливо и беспокойно.
Как-то после занятий не хотелось идти в свою комнату, и я в задумчивости бродила по классам школы. Неожиданно внимание привлек спор взрослых. Прислушалась. Крики доносились из учительской. Речь шла о мальчике Толе Зайченко, который опять сбежал к матери. Учительница говорила резко: