— Ешьте, детки, ешьте, небось, голодные после детдомовского ужина?
Я боялась взять хлеб. Он был нарезан квадратиками без корки. Кусочки тоненькие, почти прозрачные. Их было мало. Я одна могла бы съесть все. Наконец Леша взял кусочек, но масло не тронул.
— Ешьте с маслом. Что, не любите масло? Не стесняйтесь, — упрашивала прабабушка.
Я положила сахару одну ложку, как Леша, и съела один кусочек хлеба. Потом, поблагодарив хозяек, мы ушли гулять на улицу.
— Зачем у вас в квартире две плиты? — поинтересовалась я у Леши.
— Строители на фундамент толь не положили, поэтому стены мокрые и в комнатах всегда холодно. Завод эти бараки еще до революции строил.
— А зачем у вас столько кроватей?
— Так девять человек. А метров — двадцать.
— Зато весело, наверно.
— Не дай бог, как весело, — усмехнулся Леша.
— А бабушки у тебя приветливые, заботливые, — отметила я.
Леша не откликнулся на похвалу.
Мы с Толиком стали частенько забегать к Леше. Он жил близко от нас. Но от угощений отказывались. Не хотели чужой кусок есть.
Его семья привыкла к нам и уже не замечала, когда мы тихо играли картонными цветными картинками и деревянными игрушками, которые делал отец Леши. Тут-то я невольно окунулась в семейную жизнь. Скандалы начинались спонтанно: кто-то споткнулся о чью-то ногу или подвинул на плите свою кастрюльку ближе к огню, кто-то из взрослых детей не послушал бабушку. Иногда я вообще не могла понять, с чего поднимался сыр-бор. Неслись проклятья, оскорбления, начиналось рукоприкладство. В этих случаях я, замирая от страха, забивалась под стол. Намаявшись от ругани, семья пила лекарство. Потом все клялись друг другу в любви и обнимались.
Такое происходило раза два в неделю. Лешу расстраивали эти потасовки. Приходя к нам, он с грустной усмешкой говорил:
— Пойдемте в парк, мои опять «резвится», выясняют, кто кому жизнь испортил.
— Леша, — спросила я, — а нельзя им жить как-то просто, по-человечески?
— Они и так все делают по-человечески! В зоопарке иначе: не послушается детеныш мамашу, та ему подзатыльник отвесит, и он — молчок. А людям покричать надо, показать, что умные. Это для тебя их вопросы простые, а для них — ребусы. В нашей семье сражения как на Курской дуге — до полной победы бабушки.
— Почему я никак не могу понять твоих взрослых?
— А ты не старайся, легче жить будет.
— Так ведь жалко их.
— И мне жалко, особенно папу. Да разве сладишь с кучей женщин?
— А почему ты не попросишь, чтобы не ссорились?
— Чудная ты! Дети взрослым не указ. Я это давно понял. Лучше молчать и заниматься своим делом.
Я вздохнула:
— Тебе даже хуже, чем мне. Каждый день от жалости страдать приходится.
— Не усложняй. Побесятся и помирятся, родные же.
— А разве после ссор они не станут меньше любить друг друга?
— Что ты все — «любить, любить»! У них и без любви забот хватает, — грубо закончил разговор Леша.
Я смутилась и умолкла.
ПОЧЕМУ В СЕМЬЯХ МАЛО РАДОСТИ?
Сегодня Леша позвал нас с Толей поиграть деревянным ружьем, которое папа сделал ему ко дню рождения. Когда мы вошли в спальню, прабабушка стучала о пол клюкой, и кричала на старшую дочь Люду:
— Перестилай постель, негодная!
— Мама, я уже три раза перестилала, — терпеливо объясняла дочь.
— Сколько скажу, столько и будешь работать... И про клизму опять забыла.
— Я вам сегодня два раза ставила. Вредно часто делать.
— Молчи... и живо готовь воду!
— Маманя, я не девочка, на пенсии десять лет, а вы все помыкаете мною. Не любите меня! — сердилась баба Люда.
— Я тебя родила, поэтому хочу — люблю, хочу — убью, — отвечала ей старуха.
Я с изумлением слушала эти речи. Значит, и моя мать могла бы меня бить, издеваться?
Слышу крик бабушки Люды:
— О, Господи, зачем мне эти мученья? Забери меня поскорее.
Теперь прабабушка схватилась за голову:
— Дура! Прекрати свару! Замолчи!
Тут прибежала баба Варя и давай бить сестру.
Мы прошмыгнули в зал и прикрыли за собой дверь, из-за которой неслось: «Помогите, убивают!»
Я в ужасе закрыла уши ладонями: «Ну, зачем, зачем они так?! Почему такие жестокие? За что бабка издевается над родной дочкой?»
С работы пришла мама Леши и, тихо проскользнув на кухню, сразу взялась за посуду. Она старательно мыла ее горячей водой, ополаскивала кипятком из чайника и расставляла сушить на горячие кирпичи. Ей осталось помыть миску, в которой лежала грязная мясорубка, но не хватило воды. За ней надо идти в колонку.