- Что смотришь? - устало спросила Лала, поднося к губам дымящую, тоненькую сигаретку.
- Прости. - тихо ответила Надя. Она отложила листок и карандаш. Домой сегодня идти совсем не хотелось. Их выступления уже закончились. Скоро часы пробью два часа ночи. Пора бы собираться.
В длинной общей гримерке было тяжело дышать. Духи, лак, дезодорант, блестки. Большинство танцовщиц уже разошлись.
- Покажи. - попросила Лала, сверля глазами Надю.
- Что? - переспросила та, хлопая глазами.
- Ты там что-то рисовала. Уже не в первый раз замечаю.
Надя была вынуждена показать. Она вновь начала рисовать. Времени не хватало даже на сон. Но это успокаивало. В перерывах между двумя работами и визитами к матери в больницу, ей удавалось сделать один-два наброска. Они хранились в столе, в ее комнате. После злосчастной выставки вдохновения показать кому-то другому свою работу не имелось.
- Это ж я. - Лала даже выпрямилась в своем кресле. Она держала твердой рукой листок из тетради с собственным изображением. - У тебя талант. Очень похоже. И что же ты делаешь в этой дыре с таким талантом?
Надя пожала плечами. Она приветливо улыбнулась, пересела ближе к столику с зеркалом и косметикой Лалы.
- Когда-то давно увлекалась рисованием. Хочешь, забирай. Если нравиться.
- Заберу. - Лала приклеила рисунок шпилькой к зеркалу. На самом видном месте.
У Нади внутри разлилось тепло. Она так оказывается тосковала по человеческому теплу. Хоть по одному доброму слову в свой адрес.
- Ну, рассказывай. Что стряслось с тобой такое? - начала Лала. Она сделала глубокую затяжку и потушила сигарету в пепельнице, которая и так была уже полна пеплом до краев.
- В каком смысле? - Надя сразу же перестала улыбаться. Ей показалось, что эта девушка с тяжелым взглядом черных глаз знает о ней все.
- Понимаешь ли, я цыганка. То есть не имидж у меня такой. Я потомственная цыганка. Моя бабушка обладает даром ясновидения. Гадает, порчи снимает и всякое такое. Ну, и я кое-что могу. Хочешь, погадаю?
- А что же делает потомственная цыганка здесь? - Надя решила перевести тему. Не очень-то она верила во все эти мистические предсказания и порчи. Хоть мысль о проклятье всплывала, и не раз. - Здесь, как ты выразилась, в этой дыре.
- Захотела свободы. И сил не рассчитала. У нас принято поклонение и покорность. А я птица вольная. Гордая и несчастная. Лучше буду показывать грудь жирным мужикам и слюнявым импотентам, чем рожать сто первого ребенка и жить по правилам. - Лала налила себе в стакан алкоголь из большой бутылки. Коньяк был не из дешевых. Она-то может себе позволить. Второй бокал танцовщица наполнила для Нади. Та пыталась отказать, но потом все же сделал пару глотков.
Обстановка сразу же стала проще. Надя расслабилась. Они болтали обо всем, словно давние подруги. И лишь изредка проплывала мысль о том, что не стоит уж слишком откровенничать с этой особой. Но что скрывать? Ничего уже не осталось. О позоре семьи Неверовых все давно знают. Тайн больше не осталось. Осталась только единственная наследница разорившейся семьи, которой так и не удалось никого спасти, ни мать, ни отца, ни свою собственную жизнь.
-Заметила, ты одну ногу не дотягиваешь. Травма? - поинтересовалась Лала, закурив уже третью по счету сигарету.
Гримерка тем временем опустела. Где-то вдали еще гремела музыка. Тусклый свет падал из коридора в мрачную большую комнату, где весящие на стенах концертные костюмы напоминали монстров из детской сказки своими темными очертаниями.
- Я попала в аварию в декабре. Из-за этого лишилась работы в балете. - пояснила Надя, ее пробило на откровенностью. Алкоголь дал ей ту легкость мысли, которой давно не было. - Мама в больнице. У нее рак. Она страдает. А я сижу здесь, пью и ничем не могу ей помочь.
- Много денег нужно на операцию?
- Очень много. Мы хотим продать квартиру. Но никто. Никто! Не хочет ее покупать. У меня в жизни такая черная полоса. Я и не знаю, как это назвать. Будто в какой-то момент я прыгнула с обрыва и до сих пор лечу. В неизвестности. В невесомости. Лала, если бы ты знала, кем я была еще полгода назад. Это все жутко не правильно. Все должно было быть по-другому. А знаешь, что самое страшно? Что я еще не долетела до конца этой гребанной беспросветной пропасти. Не разбилась, не поломала кости и хребет. Нет! Я еще падаю и чем дальше, тем хуже. Если бы ты только знала, как я боюсь, что дальше будет только хуже. Хочу верить, что все будет хорошо. И верю. Честно. Вот только... У меня внутри так мало осталось надежды, что думая о будущем я вижу только черноту этой пропасти...