— Но когда именно? — взволнованно спросил он и даже слегка подался вперед, пытаясь заглянуть Илоне в глаза.
— В одну из намеченных встреч, — жестко ответила она, рассеянно скользя глазами поверх голов. — После того, как выяснишь, в чем дело. Тогда и доложишь…
— Где? Какого числа? — снова спросил он, невольно понизив голос.
— Я уже сказала: в одну из контрольных встреч, — ответила она на ходу и направилась к выходу.
Точного ответа Волох так и не дождался.
И тут на пороге поднялась возня. Гаврилэ с силой открыл входную дверь, стараясь заслонить комнату своей широкой спиной, и увидел незнакомого человека, пытавшегося ворваться в дом, как будто его подталкивал в спину ураганной силы ветер, свирепствовавший за стенами. Это был рослый мужчина, плотно закутанный в баранью шубу, так что можно было различить только запорошенную снегом бороду да крестьянскую кушму, надвинутую по самые брови.
Тудораке Хобоцел слегка приподнял свечу, и от этого кудрявые колечки на бороде незнакомца заискрились легкой серебристой изморозью. Из‑под мохнатых бровей сосредоточенно глядели большие серые глаза.
Илона бросилась ему навстречу — невысокая, хрупкая — точно добрая, ласковая дочь, наконец‑то дождавшаяся отца, долго не приходившего домой. «Ты здоров? Цел и невредим?»
— Собирайся, пора… — прошептал человек с порога, и эти слова, казалось, были согреты его дыханием, слетавшим густыми клубами с губ. — Меня срочно вызывают… в штаб…
Она не дала ему переступить порог и войти в дом — взяла за руку, безмолвно показывая направление, и он шагнул следом за нею в густую темень ночи. И разве что в самое последнее мгновение проговорила торопливым и все же более мягким, чем раньше, голосом:
— На том же месте по нечетным дням.
Эти слова были адресованы Волоху.
III
Теперь к выходу направился Кику — ему снова предстояло стоять на страже. Пекарь потоптался у ворот, выглянул на улицу, проверяя, все ли вокруг спокойно, затем вернулся в дом и незаметно кивнул Сыргие: пускай выходит первым. Следом пойдет сопровождающий, которому поручено проследить за его безопасностью.
Выйдя на улицу, темные фигуры быстро отделились одна от другой: на случай патруля или облавы. Вблизи конспиративной квартиры вообше нельзя было ходить по двое. Они стали быстро удаляться, заметно прибавляя шагу. Поскорее выбраться на соседнюю улицу. В доме оставалось слишком много людей, ожидавших, когда можно будет покинуть явку.
Первым двум предстояло немало покружить по узеньким, кривым улочкам, стараясь не только запутать след, но и не напасть на случайного прохожего, не вызвать беспокойства собак. Если какая‑то невзначай залает, лай может вызвать подозрение у патруля.
Волох чувствовал себя ответственным за то, что инструктаж был сорван, независимо от обстоятельств, которые могли служить для него оправданием. Хоть бы уж люди благополучно разошлись по домам!
Снег под ногами, хоть и был крепко прихвачен морозом, все же скрадывал шум шагов. Было далеко за полночь. Когда они выбрались на центральное шоссе и наконец‑то пошли рядом, Волох с изумлением заметил, что сопровождает его… женщина. Ни слова не говоря, руководствуясь единственно соображениями безопасности, он решительно взял ее под руку. Ему даже не видно было лица спутницы, он только слышал тяжелое, глубокое дыхание — следовало приноровить свой шаг к частому женскому, а также дать ей возможность опираться па его руку.
— Как ты думаешь, не удастся сесть в автобус? — сказал он, пробуя завязать разговор. — Кажется, в сторону Кирпичного должен пройти.
Она не ответила, даже не подняла глаз. Шагала короткими шажками в туфельках на высоких каблуках, которые утопали в снегу, и, как ни старалась, все же вынуждена была временами отпускать его руку, поскольку не успевала за ним. Наконец они добрались до нижней части города, и путь этот занял достаточно времени. Сквозь мутную мглу ночи виднелись ряды крохотных домиков, прятавшихся за черными стволами деревьев, по обеим сторонам от домов тянулись пустыри, кое–где шелестела на ветру неубранная кукуруза. Благополучно, бы добраться до железнодорожного переезда, дальше будет проще…
Окраина спала. Нахохлившаяся за крепко запертыми калитками и темными окнами, над которыми хмуро нависали низкие, сумрачные крыши. От домишек, спрятанных за деревьями и заборами, от сонно мерцавших стекол пока еще веяло тишиной и покоем — до утра, с его тревогами и первыми солнечными лучами, когда солнце покроет стекла золотистым глянцем, было еще несколько часов.