— Благодарю за приглашение, — произнес он ровным голосом. — Думаю, настало время рассказать правду.
Ми Рэ улыбнулась еще шире, наслаждаясь напряжением, повисшим в воздухе.
— Мы все во внимании, господин Ким.
Он сделал паузу, слегка наклонив голову, а затем, нарочито медленно, произнес:
— Сегодня я пришел сюда, что бы ответственно заявить, что «Грязь под ногтями» — это ложь.
В зале прокатился приглушенный гул — кто-то ахнул, кто-то тихо зашептался, другие недоверчиво переглядывались.
— Эти девочки, этот стиль, их «манифест»… — Су Хон провел пальцами по вороту пиджака и продолжил, чеканя каждое слово: — Всё это не принадлежит Паку Йонгу. Потому что это полностью мой проект, который он наглым образом украл! И у меня есть доказательства всему этому!
И после этих слов возмущение зрителей было уже не остановить…
Джисон медленно застегнул молнию на сумке, машинально проверяя, все ли нужные вещи он взял. Документы, одежда, несколько мелочей, которые не хотелось оставлять, — всё, что поместилось в небольшую дорожную сумку. Остальное… Остальное заберут грузчики. Он даже не собирался тратить на это время.
Джисон огляделся. Этот дом…
Еще недавно он ненавидел его каждой клеткой своего тела. Это место было символом всего плохого, что он испытал за последние месяцы. Унижение, боль, беспомощность… ему еще никогда не было так плохо. Каждый предмет в этом чертовом доме напоминал ему о том, как его безжалостно ломали, постепенно убивая в нем прошлого Джисона.
Он ненавидел эту кухню, где когда-то стоял с трясущимися руками, не зная, что делать с ножом и продуктами, потому что никогда в жизни не готовил себе сам. Ненавидел эту гостиную, где сидел в темноте, охваченный отчаянием, потому что впервые столкнулся с настоящим одиночеством.
Ненавидел эту спальню, где выплёскивал злость на подушку, где лежал, уставившись в потолок, пытаясь найти хоть какую-то опору, но находил лишь собственную растерянность.
Казалось бы, что он должен продолжать ненавидеть этот дом, но вместо этого он чувствовал… теплоту.
Не благодарность. Не радость. Но и не отвращение.
Это место больше не было чужим. Оно было частью него самого. Его жизни и того, кем он в итоге стал.
Он должен был радоваться, что уходит, но почему-то в груди было странное чувство, похожее на прощание.
Он взял сумку, последний раз окинул взглядом общий зал и, не позволяя себе передумать, вышел за дверь, оставляя позади всё, что здесь пережил.
Город встречал его прохладным воздухом и тишиной, в которой слишком отчётливо звучали собственные мысли. Гнев, который ещё недавно сжигал его изнутри, постепенно затухал, оставляя после себя странное чувство опустошённости, но даже оно не приносило парню никакого покоя.
Теперь, когда самые сильные эмоции улеглись, в груди осталась только лёгкая, но неприятная злость. И в первую очередь на Лизу, которая просто ушла, заблокировала, вычеркнула его из своей жизни, как пройденный этап.
Он снова достал телефон, открыл мессенджер, нашёл её профиль и в очередной раз увидел уведомление: «Контакт вас заблокировал».
Значит, всё так и было задумано. Значит, это не было ошибкой.
Его пальцы сжали устройство чуть крепче, но спустя мгновение он всё же убрал его обратно в карман, заставляя себя не думать об этом. Однако мысли возвращались снова и снова, крутились в голове, пока ноги сами вели его по знакомому маршруту.
Перед домом Джисон остановился.
Тёплый свет в окнах гостиной создавал ощущение уюта, но сейчас этот дом казался чужим, будто бы он перестал принадлежать ему в тот момент, когда его забрали.
Едва он открыл дверь, как перед ним сразу же появился отец. На его лице не было ни сомнения, ни укора, ни тяжёлого взгляда, который он помнил раньше, только неподдельное облегчение и радость. Было очень непривычно…
— Ты вернулся, — с теплотой в голосе произнес Министр Образования. Он смотрел на сына внимательно, с гордостью и каким-то необъяснимым блеском в глазах. — Я знал, что ты справишься. Я знал, что ты сильный. И что сможешь исправиться!
Он шагнул ближе, протянул руку и твёрдо, но бережно сжал плечо сына, словно хотел убедиться, что тот реален, что действительно стоит перед ним.
В другое время Джисон бы может и обрадовался этому жесту, но сейчас… он не почувствовал ничего. Он смотрел на отца, но не мог ничего сказать.
Раньше он хотел этого признания, ждал, надеялся, что когда-нибудь услышит от него эти слова. Но теперь, когда момент настал, в груди царила пустота. Всё, что он когда-то желал, теперь было перед ним, но ему уже не было до этого дела.
— Теперь всё возвращается на круги своя, — продолжил мужчина. — Все твои привилегии восстановлены.
Он говорил это уверенно, твёрдо, будто ему и в голову не приходило, что могло быть иначе. Джисон лишь молча слушал. Отец повернулся, прошёл в гостиную, а затем, не теряя своей уверенности, достал из кармана банковскую карту и положил её на стол, аккуратно, с видимым удовлетворением.
— Я разблокировал твой счёт.
Ожидание повисло в воздухе.
Он ждал, что Джисон обрадуется. Что улыбнется, они обнимутся, после чего смогут нормально поговорить, но Джисон не шевельнулся.
Он смотрел на карту, но теперь она для него ничего не значила. Просто тонкий кусок пластика. Раньше это был символ его свободы, его независимости, но теперь это выглядело как дверь в прошлое, куда ему предлагали вернуться.
Возможно, отец воспринял его молчание как сомнение, потому что добавил уже мягче, уже чуть осторожнее:
— Я понимаю, что ты устал. Всё это… слишком много на тебя навалилось, но теперь всё действительно позади. Ты снова можешь жить так, как должен был изначально.
Джисон вздохнул, едва слышно, почти незаметно, но этого движения хватило, чтобы признаться самому себе — он не может просто взять и вернуться.
— Я… правда, устал.
Голос прозвучал ровно, безэмоционально, но отец всё понял.
Несколько секунд он продолжал смотреть на него, будто пытался что-то разгадать, что-то найти в его взгляде, но, в конце концов, лишь кивнул, приняв его ответ без лишних слов.
Джисон развернулся и ушёл в свою комнату, а в гостиной повисла тишина.
Отец так и остался сидеть за столом, не мигая, смотря на карту, к которой его сын даже не попытался притронуться.
Металлические ворота закрылись с глухим лязгом, отсекая ангар от внешнего мира. В воздухе повисла напряженная, почти осязаемая тишина, нарушаемая лишь приглушенным потрескиванием остывающих двигателей и тяжелыми шагами людей, выходящих из машин.
Двенадцать спорткаров стояли вдоль стен, аккуратно припаркованные, словно готовые к показу. Их гладкие кузова поблескивали в приглушенном свете ламп, отражая металлические конструкции ангара. Но никто не обращал внимания на дорогую технику — сейчас у всех были куда более серьезные заботы.
Но среди угнавших эти машины людей не было ни капли радости или триумфа, ведь их изначальный план пошел по всем известному месту.
Мужчина с крупной татуировкой дракона, извивающегося по его шее, с раздражением сорвал кожаные перчатки, выругался сквозь зубы и с силой швырнул их на холодный бетонный пол.
— Этот сукин сын нас кинул! — прорычал он на китайском языке.
Другой, широкоплечий, с заметным шрамом на скуле провел рукой по лицу, затем сжал кулаки.
— Я говорил, что он ненадежный! Стоило начаться проблемам, и он слился, как долбанная крыса с тонущего корабля!
— И что теперь? — вмешался третий, моложе остальных, с длинными волосами, собранными в хвост. В его голосе звучала неуверенность, помешанная с тревогой. — У нас удалось угнать двенадцать чертовых суперкаров, и что теперь? Оставим их здесь и будем ждать, пока нас найдут?
— Твою мать! — зло рявкнул кто-то сбоку, а затем с размаху ударил кулаком по капоту ближайшей Ламборджини. Глухой звук разлетелся по ангару, отразившись от стен. — Завтра утром они уже должны были быть на контейнеровозе! Все было спланировано!